Нерисса вскочила на ноги:
— Ребенок!
— Да, это был крысиный детеныш, — сказал Грегор, удивленный тем, что она реагирует на его слова.
Она, спотыкаясь, спустилась по ступенькам трона и, шатаясь, пошла вокруг стола, комкая юбку одной рукой, а другой размахивая в воздухе:
— О, Воин! О, Воин! — кричала она отчаянно.
Когда она шатнулась в его сторону, он не знал, что делать: то ли поддержать ее, то ли бежать от нее прочь. Но в конце концов спустился с трибуны и подхватил ее. Ледяные пальцы вцепились в воротничок его рубашки.
— Ты ведь не убил его, не убил? — бормотала она.
— Нет, Нерисса, я его не убил, — сказал Грегор, совершенно сбитый с толку. — Я не смог!
Она издала громкий вопль — и тут же засмеялась.
— Не может быть… Не может быть… — приговаривала она, все еще смеясь. А потом глубоко вздохнула и изрекла. — Значит, мы спасены!
ГЛАВА 26
В этот момент она точно была похожа на умалишенную.
«Неужели никто ей не поможет?!» — с ужасом подумал Грегор.
Словно услышав его мысли, подошел Викус:
— Нерисса, дорогая, возможно, тебе нужно было подольше отдохнуть. Ты плохо себя чувствуешь?
— О нет, я в полном порядке! Мы все теперь в полном порядке! — снова засмеялась Нерисса. — Ведь Воин исполнил пророчество!
— Нет, Нерисса, нет. Он не смог убить Мортоса, — мягко возразил Викус.
— Викус, — сказала Нерисса, — ребенок жив. Значит, живо сердце Воина. И крысы не получили ключ к власти!
Викус выглядел так, будто до него только сейчас начало доходить нечто важное. Сначала вид у него был растерянный, потом он пробормотал:
— Так вот о чем говорится в пророчестве Сандвича! Такой вариант мы никогда не обсуждали…
— Какой? — спросил Грегор, который отказывался что-либо понимать.
— Ребенок. Ребенок из пророчества — это не твоя сестра, Грегор! Это Мортос! — сказал Викус.
— Мортос? Но почему часть моего сердца должна была умереть вместе с Мортосом? — недоумевал Грегор.
— Почему ты не забрал его свет? — вопросом на вопрос ответил Викус.
— Потому что он ребенок. И это неправильно, — промолвил Грегор. — Да это… это самое ужасное, что только может быть… то есть… я имею в виду… Если человек может убить ребенка — разве есть тогда на свете какое-то зло, на которое он окажется не способен?
— Это говорит твое сердце, самая чувствительная его часть, — сказала Нерисса.
Грегор сделал несколько шагов и присел на ступени каменного куба.
До него стало доходить, что имеет в виду Нерисса.
- УМРИ ЖЕ, РЕБЕНОК. УМРИ, ЧАСТЬ ЕГО СЕРДЦА.
- УМРИ, ВЫДЫХАЯ ПОСЛЕДНЮЮ ПРЕЛЕСТЬ ДЕТСТВА.
Значит, часть его сердца… самая чувствительная часть его сердца — та, в которой живет жалость и сострадание. Если бы убил Мортоса, он бы навсегда изменился. Потерял бы самого себя.
— Знаешь, — Викус обращался к одной Нериссе, будто они были в комнате одни, — я постоянно поражаюсь, насколько неверно мы толкуем пророчества Сандвича. А потом наступает момент прозрения…
— И все становится прозрачным, как вода, — согласилась Нерисса.
Викус процитировал следующую строфу пророчества:
- ЧТО БЕССТРАШНОГО ВОИНА РАЗОМ ЛИШИТЬ МОЖЕТ СИЛ?
- ЧТО ИЩЕТ БЕЗУМНЫЙ ГРЫЗУН, КОГДА КРОВИ ВКУСИЛ?
- ЩЕНОК, ЧТО ВЧЕРА ЕЩЕ МОГ ЛИШЬ ПИЩАТЬ И ДРОЖАТЬ,
- ЕДИНСТВЕННЫЙ МОЖЕТ ПОДЗЕМЬЕ ОТ ГИБЕЛИ УДЕРЖАТЬ.
— Крысы уже знали, что Мортос родился, — сказал он задумчиво.
— Но он был едва научившимся говорить щенком. Сандвич не случайно использовал это слово — «щенок». Ведь так называют детей крысы, — подхватила Нерисса.
— И именно Мортос мог спасти от гибели Подземье, — кивнул Викус.
— Потому что если бы Грегор убил его… — продолжила Нерисса, а Викус закончил:
— …последовала бы тотальная война. Смерть Мортоса стала бы катализатором. Поэтому мысль о том, чтобы отдать Мортоса Живоглоту, просто гениальная. О, трудно представить себе, какие могут быть последствия у этого события!
— Королева Нерисса, мы можем продолжить слушание дела? — раздался голос судьи.
Нерисса огляделась, словно удивляясь тому, где находится.
— Слушание дела? Процесс? Суд? Над Воином?! Да нет, конечно, ни о каком суде и речи быть не может! Он спас Подземье!