14 
Студия была заполнена холстами. Они были повсюду: некоторые сложены прямо на полу, другие висели в рамках на каменных стенах вперемешку с рисунками и эскизами, которые Наоми не терпелось рассмотреть. В дальнем конце студии винтовая лестница вела на галерею, где стояла кровать. А в нише под лестницей за китайской ширмой, расписанной летящими цаплями, пряталась старая парчовая софа, покрытая куском желто-коричневого тисненого бархата.
— Ну как? — спросил Бран, приблизившись к девушке вплотную. — Каков будет приговор?
— Похоже на первый акт «Богемы», — не задумываясь, ляпнула Наоми. — Не хватает только печки, в которой Рудольфо сжег свою пьесу.
— Умная девочка. Я именно так оформил недавнюю премьеру в Уэльской Национальной Опере. А вы любите оперу?
Наоми прикусила губу, хорошо еще, что он не может видеть ее залившиеся краской щеки.
— Некоторые. Наиболее мелодичные.
— Тогда вам просто необходимо послушать кое-что из моих записей. Как вы сами понимаете, в моих нынешних обстоятельствах музыка — настоящее благословение Господне.
— Не возражаете, если я осмотрюсь? — смущенно попросила Наоми. — До сих пор мне приходилось видеть только репродукции ваших работ.
— Чувствуйте себя как дома.
Бран прошел между столами, ничего не задев, и присел на софу, пока Наоми изучала это любопытное помещение. Она медленно продвигалась между четырьмя висящими на стенах полотнами.
Два холста — пейзажи — изображали надвигающийся шторм и контрастировали с еще одним морским пейзажем, на котором Наоми увидела жаркое лето в самом разгаре, с золотыми утесами и прозрачным аквамариновым морем. Четвертая картина заставила девушку застыть на месте, ее глаза широко раскрылись, встретясь с глазами художника на автопортрете.
На полотне были изображены голова и плечи более молодого Брана Ллевеллина. С невероятным мастерством художник выписал каждое сухожилие, каждый мускул на обнаженном торсе. Глаза, зеленые и настороженные, как у уэльской горной кошки, пристально смотрели из-под слегка насупленных бровей, рот был сжат, будто художник крепко стиснул зубы, сосредоточенно о чем-то размышляя.
— Вы уже несколько минут стоите неподвижно, — проговорил Бран. — На что вы смотрите?
— На ваш автопортрет, — тихо сказала она, повернувшись к художнику. — Я видела репродукции других ваших работ, но этой — никогда.
— И все по одной простой причине, что ни одна живая душа в мире не знает о его существовании. — Уголки его рта опустились. — Рембрандт так часто писал себя потому, что это было гораздо дешевле, чем нанимать натурщиц, я же никогда не горел желанием копировать свое лицо. Я писал себя только однажды, моя мать попросила меня об этом. Когда она скончалась, портрет вернулся сюда. Здесь он и остался. А я предпочитаю натурщиц, с гораздо более интересными лицами.
Наоми подумала про себя, что за всю свою жизнь она не видела более интересного лица, чем у Брана Ллевеллина, но решила оставить при себе свое частное мнение и направилась к картине, установленной на мольберте. В отличие от его прославленных портретов людей пожилых и побитых жизнью женщина на портрете была молода и безупречно красива. Даже несмотря на незаконченность, картина была великолепна. Бледно-золотистые волосы и прозрачная кожа могли бы показаться безжизненными, но их спасали темные синевато-серые глаза, "которые смотрели на мир с вызывающей самоуверенностью. Вот девушка, которая никогда в жизни не сомневалась в себе, подумалось Наоми.
— Полагаю, вы разглядываете Аллегру, — сказал Бран. — Что вы о ней думаете?
— Она очень хороша.
— В вашем тоне угадывается недоговоренность.
— Которая не относится к мастерству художника. Просто я очень хотела бы иметь хотя бы половину ее блестящей самоуверенности.
— Значит, я преуспел в ее отображении. Аллегра — воплощенная самоуверенность.
— Вполне логично для женщины с такой внешностью.
— А что, своей вы недовольны?
— Конечно, стадо бизонов своим лицом я не распугаю, но… А почему портрет не закончен? — спросила она, чтобы сменить тему.
— Я почти закончил, когда получил эту травму. На десерт, так сказать. Вместо того чтобы закончить работу, я решил предпринять головокружительный уик-энд.
— Она приезжала позировать сюда?
— Нет, в мою студию в Лондоне. Портрет заказал папочка. Обычная история: дочь влюбилась в художника, а он — в нее. Художник ослеп и перестал интересовать Аллегру. Все. Сказке конец.
14 
