— Как далеко отсюда стоит твоя машина? — прерывая затянувшееся молчание, спросил Конрад.
— Примерно в четырех милях.
— И какая туда дорога?
— Примерно такая же, какую мы прошли в первый день. Нелегкая.
— Ничего, я справлюсь, — заверил ее Конрад, ставя миску на землю. — Правда, не сегодня. Идти четыре мили, повиснув на тебе, это уж слишком.
— Я вовсе не возражаю против этого, — упавшим голосом отозвалась Джорджия, взглянув на его похудевшее лицо. При мысли о том, что придется пробыть еще целые сутки наедине с этим мужчиной, ей стало не по себе.
— Зато я возражаю, — отозвался Конрад.
— По мне, так было бы гораздо лучше уйти отсюда сегодня, — сдерживая нарастающее волнение, сказала она.
— Наши желания полностью совпадают, просто я достаточно зрелый человек и знаю свои возможности.
— Неужели я такая отвратительная, что тебе не терпится поскорее избавиться от меня, — не справившись с охватившими ее чувствами, всхлипнула Джорджия.
— Джорджия! О чем ты? — Конрад изумленно взглянул на нее. — Я так хочу тебя как женщину, что для меня находиться рядом с тобой — это утонченная пытка. Всю ночь я не сомкнул глаз, и сейчас больше всего мне хотелось бы схватить тебя в охапку и, как это делали пещерные люди, с которыми ты меня сравнивала, утащить в палатку. Никогда я не испытывал ничего подобного. Ты первая женщина, которая забрала надо мной такую власть. Знаю, что далеко не всегда веду себя достаточно деликатно, — грустно улыбнувшись, продолжал он. — Нередко я сильно напоминаю сам себе лося, каким тот бывает в брачный период. Извини меня за это. Но ты не волнуйся. Обещаю, что пальцем тебя не трону.
— Хочешь еще каши? — предложила Джорджия, удивленная тоном, каким был произнесен этот страстный монолог.
— Это все, что ты можешь мне предложить?
Что ему ответить? Джорджия в волнении так сжала ложку, что пальцы у нее побелели.
— Конрад, кто такая Амелия?
— Я упоминал в бреду ее имя?
Она молча кивнула.
— Какая-то Амелия сегодня ночью гналась за мной во сне с ножом мясника в руке, — смущенно пояснила Джорджия.
— Кажется, я все-таки не совсем тебе безразличен.
— А ты не знал? — вздохнула она.
— Вчера ты почти убедила меня в этом. Ладно, давай еще каши.
Прикусив от досады нижнюю губу и нахмурив бровь, она положила в его миску несколько ложек каши и передала ему молоко и сироп.
— Никогда еще я не испытывала того, что испытала в эти последние два дня. Ощущения настолько новые и непривычные, что мне просто не с чем сравнивать. Я думала, что знаю себя, а оказалось, что нет. Если ты лось, то я новорожденный лосенок, неуклюже скачущий взад-вперед, не зная толком, чего он хочет, — с горечью заметила Джорджия.
— О нет. Совсем напротив. Ты очень грациозна, и это как раз то, что мне в тебе так нравится, — с неожиданной горячностью возразил Конрад.
— Я не знаю даже, сколько тебе лет, — чуть не подавившись от смущения кашей и покраснев, сказала Джорджия.
— Тридцать пять. Кстати, Амелия — это монашка.
— Монашка?! — От удивления Джорджия выронила ложку.
— Сестра Амелия — маленькая женщина с прекрасными золотисто-карими глазами, добрейшим сердцем и неисчерпаемой энергией. Она руководила небольшим приютом в Уайт-Плейне, городке неподалеку от Нью-Йорка. Мои родители ирландцы. Я был совсем еще ребенком, когда они погибли в железнодорожной катастрофе. Не спеши меня жалеть. Монашки оказались замечательными людьми, и, несмотря на то что я всегда испытывал благоговейный страх перед игуменьей, я могу похвастаться счастливым детством.
Откровения Конрада почему-то сразу принесли облегчение Джорджии, одновременно пробудив в ней любопытство.
— Сколько же детей воспитывалось в приюте?
— Около семидесяти.
— Представляю, как много хлопот вы доставляли сестрам-монашкам.
— Что ты имеешь в виду?
— В бреду ты говорил, что у кого-то нет для вас времени, и произносил это с такой болью в голосе…
— В детстве мне нередко снились кошмарные сны, и однажды, когда я громко звал сестру Амелию, игуменья сказала мне, что та слишком занята, чтобы беспокоить ее из-за подобных пустяков.
— Сколько же тебе тогда было лет?
— Четыре или пять. Я уже сказал тебе, что не надо меня жалеть. Всему, что есть во мне хорошего, я обязан сестрам-монашкам.
Так вот чем объясняются особенности его характера. Они из его необычного детства, решила про себя Джорджия.