27 
— Ну нет, — возразила Валери, поднимаясь и на мгновение оказываясь слишком близко к Максу, так, что пришлось поспешно отступить, — дельфины — это завтра. Сегодня я намерена валяться на пляже, и вы меня с места не сдвинете.
Обычно Макс засыпал на ярком солнышке, поддаваясь хроническому недосыпу и лишь периодически переворачиваясь, чтобы загорать равномерно, однако сегодня сон от него сбежал. И не в последнюю очередь потому, что рядом была Валери.
Она и раньше была рядом, только вот ни разу за эти четыре года они не летали отдохнуть вместе. Разумеется, в выдававшиеся между съемками паузы Валери таскала Макса и на пляж, если тот был в досягаемости, и в бассейн, потому что Эвершеду нужно было в бассейн, и на необременительные прогулки, чтобы отвлечься. И в то время он воспринимал ее как друга. Что же изменилось сейчас?
Может быть, эта новая прическа так на него влияет и — чего греха таить — возбуждает? А может, все дело в том, что сейчас между ними не стоит жесткое расписание, нет вокруг множества знакомых, которые затрагивают их жизнь каждый день? Только он, она и Адриан, с хохотом носившийся сейчас по берегу.
— Папа! Папа, смотри! Смотри, как я могу!
— Вижу! Ты молодец! — прокричал в ответ Макс и снова покосился на Валери, лежавшую в соседнем шезлонге. Она не реагировала на внешние раздражители, большие солнечные очки закрывали ее глаза, так что было непонятно, спит она или нет. Во всяком случае, видеть, как Макс ее разглядывает, она уж точно не могла.
А он взгляда не мог от нее оторвать — от гладкой, чуть золотистой кожи, от длинных стройных ног, плоского живота и изящных плеч. Макс не менее десяти минут потратил, разглядывая ее лодыжки — чудо что такое, совершенство. Почему он раньше этого не видел? Да нет, видел, просто старательно не замечал.
Сразу, когда она вошла в кабинет Филиппа, приглашенная на собеседование, и посмотрела исподлобья, и нервно заправила за ухо прядь гладких волос — Макс сразу понял, что она для него опасна. Не подумал отчетливо, а именно понял, звериным вековым инстинктом, таившимся в районе лопаток. И сразу же захотел себе ее, потому что привык играть с опасностью. Четыре года он был вместе с нею — настолько, насколько позволял его и ее статус, и никогда не думал переступать черту. Просто запрещал себе думать об этом. Потому что если бы не запретил…
У него была Шеррил, которую он любил, — впрочем, чем дальше, тем меньше. У него был Адриан, которого он любил чем дальше, тем больше. И друзья были, и Валери, всегда вежливо державшая дистанцию. Уж она точно его лодыжки не разглядывает. Как приличный работодатель, Макс должен бы возмутиться, если бы узнал, что разглядывает. Но при мысли о том, что такое с Валери может случаться, он испытал не возмущение, а радость.
Пусть бы это случалось с ней. Пусть бы она думала о нем как о мужчине, а не как об объекте приложения своего профессионализма. Пусть бы хоть иногда мечтала о нем, и тогда он смог бы надеяться…
На что?
На то, чтобы провести с ней ночь? Но Валери заслуживает большего, а большее он не может ей дать. Макс так хотел, чтобы у него была нормальная семья, всегда хотел. И то, что он имеет сейчас, — скандалы с Шеррил, нервное обожание Адриана, выматывающую, но любимую работу, — это не позволяет надеяться, что его мечта когда-нибудь сбудется раз и навсегда.
Конечно, надеяться на такое может только глупец, подумал Макс, жадно изучая пальцы ног Валери. Она не шевелилась, так что можно было предаваться этому упоительному занятию сколько угодно. Макс старательно запрещал себе хотеть ее все годы знакомства, потому что это противоречило куче его собственных правил и представлений о порядочности, и, если приспичит, заводил интрижки на стороне. Это в его понимании не означало измену Шеррил. Если бы Шеррил была другой… Но ведь она была другой раньше.
Он помнил их свадьбу до мелочей. Они оба были бесстыдно счастливы, а их медовый месяц до сих пор был одним из лучших воспоминаний для Макса. И когда она забеременела и родился Адриан, все было хорошо. А потом начало портиться. Когда? Почему? С каких пор они с Шеррил стали чужими?
Или она всегда такой была, а он просто не замечал? И, если уж на то пошло, был ли он сам другим? Таким невыносимым, как жена говорит о нем сейчас?
— Папа, смотри, что я нашел! — На живот Максу плюхнулась горсть разноцветных камешков, и Эвершед подавил инстинктивное желание завопить. Камешки посыпались. — Правда, красивые?
27 
