Она врезалась в первую шеренгу. Солдаты на долю секунды опоздали посторониться, и силой удара одному легионеру сломало руку, а другой попал под копыта. Вторая, третья и четвертая шеренги расступились в быстрой последовательности.
Беринхард пробивался сквозь ряды легионеров, защищенных металлическими доспехами. Он высекал из металла искры своими копытами и оставлял за собой пространство, словно плуг, делающий борозду на пашне. Ауриана в это время яростно размахивала мечом, нанося удары по шлемам и скрещенным копьям, по железным нагрудникам и наплечникам. Иногда ей удавалось попасть и по незащищенному месту. Странно, но никто не обнажил против нее меча. Множество сильных рук тянулось к уздечке ее коня, ее продвижение старались замедлить копьями, выставленными ей навстречу. И тогда ей стало понятно, что легионеры только защищаются, отражая удары и стараясь стащить ее с коня и обезоружить.
— Деритесь! Деритесь со мной! Я хочу умереть!
Внезапно в ее мозгу молнией сверкнуло воспоминание. Это была просьба Деция: «Обещай мне, что ты никогда не дашься живой моим соотечественникам». Ни одно его наставление или совет не звучали с такой страстностью, как этот.
«То-то Деций обрадуется, узнав, что я не перестала обращать внимание на его советы».
Она ухватилась обеими руками за рукоятку меча, готовясь нанести удар себе в сердце.
Меч быстро опустился, направляемый ею, но не достиг цели, застряв в обтянутом телячьей кожей щите — один из легионеров успел подставить его. В ту же секунду сильные руки обхватили ее сзади, стащив с Беринхарда. Ярость ослепила ее, она вырвала меч и попыталась ударить им наугад, но после непродолжительной схватки легионеры разоружили ее.
«Грязные руки лишили меня оружия. Они осквернили своим прикосновением меч Бальдемара. Теперь удача совсем отвернулась от нас. Наше племя ждет вырождение. Фрия, пусть земля разверзнется подо мной. Я засну в ней, как в постели. Я буду продолжать жить в корнях деревьев, в спелых зернах пшеницы, я буду расти, пребывая в покое, пока не наступит время моего возрождения. Пусть мой народ пляшет надо мной в дни праздников».
Когда легионеры повалили ее и прижали к земле, Ауриана почувствовала, что они не злоупотребляют силой, наоборот, обращаются с ней весьма осторожно.
«Берегись. Они так делают не случайно».
Барахтаясь и изворачиваясь, ей удалось освободить одну руку. Она дотянулась до бабки Беринхарда и, схватив ее, ощутила знакомую шелковистость кожи, обтягивавшей сустав. Это прикосновение стало ее прощанием с миром знакомых и дорогих вещей. Даже Беринхард, казалось, почувствовал ее состояние и, наклонив голову, потрогал своими теплыми, большими губами ее волосы.
А потом ее руки стали чужими. Их заломили за спину и связали прочной веревкой. Жених принял ее в свои суровые объятия.
Марк Аррий Юлиан уже отбыл из крепости Могонтиак, когда легионеры пошли на приступ и взяли Пять Родников. Домициан внезапно решил, что нельзя больше испытывать судьбу. Ему никак не давали покоя подозрения о готовящемся в Риме заговоре против него. За несколько дней до последней битвы он поспешно выехал в Рим вместе со всей императорской свитой.
В то утро, когда была поймана Ауриана, императорский поезд успел продвинуться на юг только до крепости Аргенторатум, расположенной на Рейне. Марку Юлиану досталось утомительное поручение пересмотреть всю переписку Домициана с наместником Битинии, который испрашивал позволения на внесение некоторых изменений в уголовное законодательство провинции.
В это же время секретарь, которому он вполне доверял и который был посвящен в замысел Марка Юлиана относительно Аурианы, вошел и прервал его занятия. Он сообщил, что она отказалась от предложения сохранить жизнь и свободу.
«Ну конечно же! Мне следовало догадаться от этом. Ведь не станешь же заботиться о своем спасении, когда погибают твои соплеменники».
Он обхватил голову руками и задумался.
«Какая глупость! Другого такого создания во всем мире не найдешь. Как же ты сможешь жить в плену? И как же ты осложнила мою задачу, сделав ее почти невыполнимой!»
РИМ
Глава 30
Солнце нещадно палило в распухшие глаза Аурианы. Она с трудом разлепила ресницы. Перед ней был странный ландшафт, который она видела через решетку. Во всем теле чувствовалась жгучая боль. На лодыжках и запястьях висели холодные кандалы. Она не стала смотреть на свои цепи, но знала, что их не удастся спрятать от глаз своих предков.