88 
— Никогда не забывай, что в волосах таится страшная сила. Они являются одновременно твоим щитом и той пуповиной, которая связывает тебя с землей. А теперь посмотри, что там случилось с ногой моей кобылы? Она прихрамывает, — и Рамис протянула Ауриане бронзовый заостренный прут.
Ауриана медленно покачала головой.
— Если ты хочешь убить меня, воспользуйся заклинаниями и останови мое сердце! Все, что угодно, но только не эта кобыла. Я не могу допустить, чтобы моя мать видела мои изуродованные останки.
Рамис улыбнулась.
— Не думай, что тебе так повезет, и ты умрешь. Ведь даже самая спокойная жизнь намного труднее, чем смерть; а уж твоя будет далека от покоя и безмятежности.
Затем пророчица возвысила голос, и он зазвучал громко, словно рев штормового ветра.
— В тебе живет дух столь же древний, как и мой! Я приказываю ему проявить себя!
Ауриана почувствовала, что ее разум мечется, словно затравленный зверь.
«Надо стремительно броситься в лес. Схватить копье. Убить лошадь. Убить ее… Нет, это ни к чему не приведет. Она все равно не пропустит нас, если я не подчинюсь. Надо повиноваться ей. Иди же, Ауриана, — приказала она самой себе. — Доверься ей, не может же она быть настолько жестокой и коварной, чтобы преподнести Ателинде твое растоптанное копытами тело».
Она медленно двинулась к кобылице. Голова животного резко дернулась вверх, оно посторонилось, нервно прядая ушами.
Но тут на Ауриану снизошел странный покой, уверенность в том, что все прошлое, любое свершившееся событие — уже прошло, и поэтому милосердно по своей сути. Страх, словно вода из опрокинутого сосуда, вытек из нее, оставив после себя гулкую пустоту, в которой с новой силой зазвучали все ее чувства. Это был праздник свежих радостных ощущений, о которых она прежде не имела никакого понятия. Она плыла в открытом океане, населенном душами живых и мертвых существ, ощущая близость тех, кого она хоть когда-то в жизни встречала. Ауриана обновленным взором огляделась вокруг: червь, живущий в земле, казался ей теперь столь же прекрасным, как лилия, а сорняк, растущий на обочине, таким же нужным и полезным, как росток пшеницы. Это ощущение длилось всего лишь одно мгновение. Ауриана подняла руку и погладила шелковистую шею кобылицы, почувствовав, как напряженные мышцы животного расслабились от ее прикосновения. Это было ощущение всепоглощающей любви. «Эта кобыла — не враг мне», — отчетливо звучало в душе Аурианы, и она осознала, что слово «враг» вообще потеряло всякое значение, так что она никак не могла нащупать его смысл и оставила тщетные попытки.
Ауриана быстро взяла бронзовый прут из рук Рамис, подняла огромное копыто и выковырила застрявший в нем камешек. Кобыла ткнулась теплой мордой ей в шею, а потом Ауриана почувствовала ее осторожные губы у себя на волосах.
Неожиданно чары рассеялись, но тоска по только что пережитому состоянию навсегда осталась в душе Аурианы, похожая на жгучее томление страсти, страсти более сильной, чем земная.
Страх снова сковал ее. Ауриана в сильной тревоге, как бы не веря своим глазам, уставилась на камень. Она услышала за своей спиной тихие восторженные голоса воинов:
— Ганна! Ганна!
Ауриана поняла, что с этих пор именно так соплеменники будут величать ее. «Ганна» — женщина, наделенная магической силой.
— Оставь меня, — девушка смело взглянула на Жрицу, — я не одна из твоих послушниц! Это все твои хитроумные уловки. Ты просто дала лошади какое-то снадобье, чтобы она не напала на меня!
— Тогда почему твои глаза горят таким огнем? Эй, кто-нибудь из вас! — обратилась Рамис к воинам. — Подойдите и погладьте лошадь. Я ведь дала ей успокоительное снадобье!
Но никто даже не пошевелился.
— Скажи-ка мне, Ауриана, как ты узнала, в каком именно копыте застрял камень?
Ауриане стало не по себе. Действительно, Рамис ничего не говорила про копыто.
— Я… я не знаю, — отозвалась она в полном замешательстве. Но тут же справилась с растерянностью. — И знать не хочу! Я лишу себя жизни, если ты вздумаешь забрать меня с собой!
— Пора тебе знать, Ауриана: ко мне приходят только по доброй воле или же я вообще отказываюсь от человека. Мне не нужны пленники. Единственное, чего я хочу, — это, словно раб-прислужник, дотронуться огнем зажженного факела до факела холодного — и осветить всю комнату. Я пришла пролить свет над тем, чего ты не хочешь знать.
88 
