Особенно,... 
139 
— А что это, друзья мои? Прокаженный?
И вдруг ему удалось откинуть ее капюшон.
— О, кровь Горгон! — раздался театральный смех кожевенника, схватившего Ауриану за плечи и державшего ее так на расстоянии вытянутой руки. — Взгляните, друзья! Это же наша прекраснейшая Ауриния, которая ходит среди нас, переодевшись, чтобы мы не узнали ее!
— Отпусти меня! — сказала Ауриана, не повышая голоса.
Когда кожевенник не послушался, она пнула его ногой в лодыжку и вырвалась. Ее обидчик охнул и присел, но далеко ей уйти не пришлось. Ее тут же окружили около дюжины зевак, привлеченных криками кожевенника. Они сгрудились вокруг, грубо толкая ее и пытаясь стянуть с нее плащ. «Проклятые стражники! — подумала Ауриана. — Когда не надо они всюду таскаются за мной, а сейчас как сквозь землю провалились».
— Ауриния! Слава Ауринии! — послышались восторженные восклицания.
— Дорогая! Подари мне свой поцелуй! — крикнул какой-то человек в рваной тунике и попытался обнять ее сзади.
Еще один бродяга, стоявший впереди, драматическим жестом обнажил свою грудь.
— Убей меня! — вопил он. — Все равно я когда-нибудь умру. Так не лучше ли умереть от меча нашей любимой Ауринии?!
Один из друзей оттолкнул смельчака в сторону.
— Не его! Убей меня! Этот бездельник не заслуживает такой благородной смерти!
Суния изо всех сил пыталась защитить Ауриану своим тщедушным телом. К тому времени, когда подоспели стражники и стали разгонять слишком ретивых приверженцев Аурианы, она опустилась на четвереньки, намереваясь проползти в ногах у сцепившихся между собой драчунов. Правую руку она прижимала к себе. Эта рука держала меч и если бы чья-нибудь нога наступила на нее, ни о какой победе над Аристосом не могло быть и речи.
Глава 54
В ноны месяца августа Марк Аррий Юлиан созвал пять главных заговорщиков на совещание, которое происходило в борделе Матидии, в комнатке, находящейся под самой крышей. Этот дом на Авентинском холме — приземистое обшарпанное строение желтого цвета — выходил на Большой сточный канал. Если бы нагрянули незваные гости, спастись отсюда не представляло особого труда. Из борделя был прорыт тайный подземный ход, по которому гости могли пройти в клоаку и затем выйти на поверхность где-нибудь за пару кварталов отсюда.
Пятерка сидела почти неслышно, лишь изредка обмениваясь репликами, не имевшими прямого отношения к делу, ради которого они пришли сюда. Матидия уступила им помещение, где она обычно вела расчеты с посетителями. Через тонкие стены из соседних комнат доносились звуки, типичные для таких заведений — вопли, смех, страстные стенания, сопровождаемые ритмичным скрипом рассохшихся деревянных топчанов. В кабинете Матидии, если его можно было так назвать, царил беспорядок. По полу, липкому от пролитого сладкого вина, были раскиданы свитки папирусов с нацарапанными на них цифрами, парики проституток, пустые глиняные флаконы из-под ароматических мазей и жидкостей, ржавые щипцы для завивки волос. Из шкафа со сломанной дверцей на пол вывалилась куча белья, от которого исходил экзотический запах александрийского листа. В стенных нишах стояли статуэтки Венеры и Эроса, засаленные от частого прикосновения. Над Венерой висела свежая пальмовая ветвь. Матидия меняла их каждый день в знак протеста против гонений властей на проституток.
Наконец на носилках в комнату внесли сенатора Нерву. Его мутные глаза походили на затянувшиеся болотной ряской, давно не чищенные пруды, а нижняя челюсть наполовину отвисла, открывая подернутый белым налетом язык. Он пробурчал что-то нечленораздельное в ответ на приветствие коллег, а затем снова впал в кажущееся беспамятство.
Когда наконец все опять расселись по местам, Марк Юлиан обратился к собравшимся, среди которых были Петроний, префект преторианской гвардии, сенаторы Сенеций и Герений, которому в решающий день предстояло выступить в Сенате и объявить Нерву Императором, Аполлония, хранительница гардероба Домиции Лонгины, представлявшая императрицу.
— Все ли ваши люди знают свои места и что им надлежит сделать по условленному сигналу? — спросил Марк Юлиан, обводя взглядом напряженные, серьезные лица.
В ответ все закивали головами. Взгляд Марка Юлиана задержался на Сенеции, сенаторе из старинного рода патрициев, который лишь недавно был посвящен в заговор. Постоянные житейские невзгоды, преследовавшие этого человека, оставили на его лбу глубокие складки. Казалось, что он наблюдал за другими с особым вниманием, слегка втянув верхнюю челюсть, как бы защищая ее. Этим он напоминал черепаху, наполовину укрывшуюся в своем панцире. Каждый чувствовал некоторую неловкость, но нервозность Сенеция была следствием страха скорее перед людьми, сидевшими рядом с ним, чем перед Домицианом.
139 
