48 
– И вы хотите увеличить счет до трех?
– Баркис не прочь, – сказала она.
– Но ведь вам уезжать через несколько дней. – Они направлялись к террасе у заднего фасада этого холодного северного Версаля. Никогда еще Энтони так остро не чувствовал себя на чужбине. На террасе продувало, зябли несколько деревьев с желтеющими кронами, нескладно подстриженными, около двери в одном из флигелей торчала у порога бутылка молока. Держась за руки, они стояли на вытоптанной траве. Подошел человек с метлой и сказал по-английски, что дворец еще не открыт для осмотра. В «Лайонзе» на Ковентри-стрит в этот час уже открыто, думал Энтони, а после завтрака всегда можно что-нибудь найти; хотя бы тот отель неподалеку от Уордор-стрит, комнатушки сдаются на час, пусть там не очень романтично и не очень чисто – с девушкой и так хорошо. Мне, например, задаром не нужна их квартира на Северной набережной. Он до боли сжал пальцы, распалив воображение образами спиртового чайника, неряхи-судомойки с чистыми полотенцами, груды английских сигарет. Я был дурак, что уехал, подумал он; надо было переждать и найти работу; там бы меня не взяли голыми руками – я же знаю все ходы и выходы.
– Нас не пустят во дворец?
– Не пустят.
– Что же делать, надо возвращаться.
– Подождите, – сказал он. – Попробую его подкупить. – Он отправился искать сторожа с метлой и скоро нашел его возле сарайчика на краю террасы. Нет, сказал тот, дворец он показать не может, у него нет ключей. Если бы через час… правда, у него есть ключи от театра, если господа интересуются.
В маленьком театре сохранялась обстановка восемнадцатого века. Королевские кресла были увенчаны коронами, на длинных бордовых скамьях висели таблички, стерегущие мертвых: фрейлины, камергеры, парикмахер. Энтони и Лу уселись, и провожатый, скрывшись за кулисами маленькой глубокой сцены, натягивая веревки, стал приводить в действие театральные механизмы. На истершееся кресло, где в масках и операх сиживали Венера или Юпитер, опустились пышные, как ягодицы Купидона, голубые и белые облака. Сторож выключил свет и произвел гром. Поднялась и осела пыль. – Надо придумать, куда пойти, – сказал Энтони. – Если бы мы были в Лондоне…
– Или в Ковентри.
– Как вы обошлись в Бутоне?
– У нас был автомобиль.
Поползли в сторону декорации, из-за кулис судорожными толчками выехал поблекший элегантный пейзажик. Они тесно сидели на скамье, которую в былое время занимали королевский парикмахер и придворный капеллан; их ноги встретились и застыли; они всем существом тянулись друг к другу; им до дурноты хотелось близости. Все работает, как новенькое, объявил он, и снова исчез. Они слышали, как он ходит под сценой. – Придумал, – сказал Энтони. – Мы поедем к Минти.
– Кто этот Минти?
– Журналист. Одинокое существо. Скажем, что пришли позавтракать. Он подскажет, куда можно пойти.
– Но вы в самом деле хотите? – спросила она неожиданно деловым тоном. – Я не собираюсь тянуть вас насильно.
– Очень хочу. Не меньше, чем домой.
– Люблю решительных людей.
– А-а, – его знобило от здешнего холода и неуютности: эти каменные дома по берегам озер, вода, всюду вода, эти чопорные люди, раскланивающиеся за шнапсом; как хочется легкого знакомства, слышать родную речь, глазеть на гвардейцев в парке, на автомобили, караулящие случайную подружку, на продавщиц, обойти бары. – Хорошо, если бы вы тут остались или бы я уехал тоже. – Кейт карьеристка. Он ничего не понимает. Мне так мало нужно – виски с содовой, журнальчик, отели в Пэддингтоне, клуб в глубине Лайл-стрит; миллионер, сталь и стекло, непонятная статуя – к чему мне все это? – Если бы я мог уехать с вами.
– У вас несолидная работа. Я очень хочу, чтобы вы нашли что-нибудь поприличнее.
– После вас у меня тут ни души знакомой не останется.
– Мне кажется, так лучше. Не стоит заводить роман. – Почему же не стоит? – спросил Энтони. – Что в этом плохого? Не будьте снобом. Вы мне нравитесь, я вам нравлюсь. Почему мы не можем видеться, пока это нам не надоест?
– Этого мало, – сказала Лу. Они поцеловались, вкушая отчаяние, гложущую боль разлуки, печать вокзалов; один уезжает, другой остается; отпуск кончился; ненужным мусором лежит в траве фейерверк, уже другие грустят с Пьеро и в окна морских ресторанов любуются спускающимися сумерками, и крепче всего, что было, этот поцелуй. У вас есть мой адрес, лязг дверей, пишите, взмах флажка, мы еще увидимся, клубы дыма заволакивают все кругом. Она освободилась. – Этого мало; – неуверенно повторила она. Он потянулся, но не нашел губ и лизнул соленую щеку. – К чертям собачьим такую жизнь, – сказала она и с вымученной беззаботностью добавила:
48 
