Особенно,... 
172 
Эйприл рассказывала обо всем этом как-то буднично и уныло, не жалуясь, а просто констатируя факт. Создавалось впечатление, будто она не верит, что в ее жизни возможно что-то другое.
– С молодыми людьми? – повторила Грейс. – У тебя кто-то есть?
– Никого, – ответила Эйприл и добавила: – Я еще не забыла наши мечты!
В пансионе они всегда клялись друг другу в том, что не станут выходить замуж от безысходности, а непременно дождутся суженого.
– Ты должна уйти оттуда, Эйприл, – твердо произнесла Грейс, – и поселиться со мной. А после мы вместе поедем в Индию.
– А на что я буду жить? И у меня нет денег на билет.
– Я все оплачу.
Воцарилось долгое молчание. Было слышно, как на улице тренькает конка, а звон столовых приборов внутри кафе, разговоры посетителей, приказания, отдаваемые хозяином официантам, казались просто оглушительными.
– Это невозможно! – наконец воскликнула Эйприл.
– Твои письма долгое время служили мне единственной поддержкой, – тихо сказала Грейс.
– Но ведь это ничего не стоит!
– Это стоит гораздо больше, чем то, что можно купить за деньги.
– Их так много? – недоверчиво спросила Эйприл.
– У моей тети, – с нажимом произнесла Грейс, – явный излишек того, что не мешает потратить на добрые дела!
– А как она посмотрит на это?
– Она сделает все для того, чтобы мне было хорошо, – это прозвучало немного резко, но было правдой.
Они долго глядели друг другу в глаза, прежде чем одна кивнула другой.
На следующий день, последовав совету Грейс, Эйприл покинула работный дом и даже не побеспокоилась об оплате за текущий месяц.
Им было весело; общение подруг скрашивало тайное одиночество Грейс и пока еще болезненные сердцу воспоминания Эй-прил. Они поселились вместе и, случалось, болтали до утра. Они посещали модные магазины, где Грейс, как опытный фокусник, всегда была готова достать из сумочки любое количество купюр. Они купались в тюле, кисее, тарлатане и кружевах. Примеряли не только приличествующие леди белые, но также коричневые, черные и красные корсеты. Покупали батистовые ночные чепчики и муслиновые шапочки для завтрака. Восторгались нижними юбками из тонкой хлопчатобумажной ткани с кружевной прошивкой и каймой.
Они посещали театры и смотрели спектакли, ели в ресторанах и кафе, ходили по выставкам, гуляли по заснеженным улицам. Они увидели такой Лондон, какой прежде не могли представить даже во сне.
Грейс заранее оплатила место в новом лечебном заведении, которое называлось «Клиника для женщин». Она родила ранней весной, когда в стекла слегка постукивали ветки с набухшими почками, а небо тускло поблескивало, как состарившийся жемчуг.
Эйприл была единственным человеком, который ее навестил. Грейс навсегда запомнила, что платье подруги было желтым, как и цветы, которые она держала в руках.
Когда Грейс впервые принесли ребенка – ее сына! – она увидела, что у него большие темные глаза. Он являл собой живой кусочек Индии, куда она не чаяла вернуться, он был реальностью, подтверждавшей все то, что с ней произошло. А еще она знала, что непременно еще хотя бы раз приедет в Лондон, чтобы показать город своему мальчику, чтобы не обрывать и сохранить хотя бы какие-то корни.
Эйприл вызвалась быть крестной матерью малыша, и они с Грейс окрестили малыша в церкви Святого Павла. Возможно, это было неправильно по отношению к Дамару Бхайни, но Грейс не видела другого выхода. В конце концов, у ее сына впереди была целая жизнь для того, чтобы познакомиться с религией, традициями и обычаями Индии, родины его отца.
К середине лета Ратну охватило безудержное желание увидеть свою дочь. Она вновь и вновь размышляла о том, как славно им жилось бы вместе, пусть даже в хижине, где дым ест глаза и не всегда бывает хорошая еда. Ратна опять устроилась в мастерскую, где женщины плели гирлянды; и Анила могла бы работать там же. А потом и Айрон подрос бы и обучился бы какому-нибудь делу.
От Джея по-прежнему не было вестей. Долгое время Ратна наведывалась в военное ведомство, а потом перестала. Она постаралась смириться, но внутри все равно тлела боль.
На этот раз Ратна не стала брать Айрона с собой, а оставила в семье одной из мастериц, где за ним обещали присмотреть. Она подошла к Хардвару в ранний час, когда хозяйки растапливали печи и все вокруг было затянуто темным кизячным дымом. Только горы на горизонте сияли вечной холодной недосягаемой чистотой.
172 
