Показывая ее Гвинейре, Марама сияла.
— Вы ведь не сердитесь, мисс Гвин? — обеспокоенно спросила она.
Гвинейра улыбнулась. Когда родилась Кура, Марама задала тот же вопрос.
— Да нет же, мы поддерживаем женскую линию! — ответила она, принимая ребенка из рук Марамы. Пристально вгляделась в крохотное личико. Пока еще было неясно, чьи черты унаследовала девочка, но пушок у нее на голове, похоже, был скорее золотистым, чем черным.
— Как Кура хочет ее назвать? — спросила Гвинейра, покачивая малышку. Ребенок напомнил ей новорожденную Флёретту, и на нее нахлынула волна нежности.
Марама с несчастным видом пожала плечами.
— Не знаю. Она ничего не говорит, даже толком не посмотрела на ребенка. «Отнеси ее к бабушке, — только и сказала она. — Мне жаль, что это не мальчик». И тут Уильям говорит: «В следующий раз, любимая», и Кура просто взбесилась. Ронго-Ронго дала ей сонный напиток. Я не знаю, правильно ли это, но она так бесновалась…
Уильям тоже был недоволен. Он не сомневался, что будет мальчик, и теперь казался разочарованным. Зато Тонга послал подарок к родам, поскольку у маори признавались наследники женского пола.
Гвинейре было все равно, кто это — мальчик или девочка.
— Главное, чтобы она не была музыкальной, — сказала она, обращаясь к Джеймсу, и уложила ребенка в колыбельку. Поскольку, судя по всему, никто не подумал об этом, она превратила музыкальный салон Куры в детскую. Колыбельку Джеймсу тоже пришлось принести из сарая. Похоже, никто не задумался даже об имени.
— Назови ее в честь любимых певиц Куры, — посоветовал Джеймс. — Как их там всех звали?
Гвинейра закатила глаза.
— Матильда, Дженни и Аделина. Мы не можем поступить так с ребенком! Я спрошу отца. Может быть, мы назовем ее в честь его матери.
— Тогда, скорее всего, ее будут звать Мэри или Брайди… — задумчиво произнес Джеймс.
Однако вскоре выяснилось, что Уильям уже побеспокоился по поводу имени для дочери.
— Это должно быть совершенно особое имя! — заявил он, уже слегка захмелев от виски. Гвинейра встретила его внизу, в салоне. — Что-то, что выражает наш триумф на этой земле! Думаю, я назову ее Глорией!
— Только Тонге это объяснять не нужно, — с ухмылкой сказал Джеймс, когда Гвинейра поделилась с ним новостью.
С ним уже был Джек, и отец с сыном занимались тем, что закрепляли игрушку над колыбелькой. Пока что, объяснял Джеймс сыну, малышка ее еще толком не видит, но со временем покачивающийся медвежонок будет приковывать внимание ребенка и успокаивать его.
— И кто она вообще? Моя тетя? — Джек с восхищением заглянул в колыбельку, в которой спала Глория.
— Можешь спокойно трогать ее, — подбодрила его Гвин. — Да, кто она ему? Отец Куры был твоим сводным братом. Значит, Кура твоя сводная племянница. А малышка — сводная внучатая племянница. Как же все сложно!
Джек улыбнулся ребенку. На его лице снова появилось выражение, которое обычно было у его отца при взгляде на новорожденных животных: недоверчивое удивление, почти благоговение. Наконец он опустил руку в колыбельку и осторожно коснулся пальцем ручки Глории.
На миг малышка открыла глаза и тут же закрыла их снова. Казалось, она подмигнула Джеку. Ее крохотная ручонка крепко сомкнулась вокруг пальца Джека.
— Кажется, она мне нравится, — произнес мальчик.
В последующие дни забота о маленькой Глории стала главным камнем преткновения живущих в Киворд-Стейшн женщин. Повариха Кири, а за ней и Марама были строго против того, чтобы избавить Куру от ухода за ребенком. Много лет назад Кири после злосчастной беременности Гвин заботилась о маленьком Поле и позже поняла, что это было ошибкой. Мать так и не сумела построить нормальные отношения с мальчиком и по-настоящему полюбить его ни когда он был подростком, ни когда стал взрослым мужчиной. Если бы она просто не обращала внимания на крики Пола, Гвин рано или поздно была бы вынуждена сблизиться с ребенком — и у нее развились бы материнские чувства. С Курой и Глорией будет то же самое, заявляла Кири.
Однако Гвинейра считала, что обязана заняться маленькой правнучкой. Уже хотя бы потому, что больше никто этого делать не будет. По крайней мере Кура не собиралась брать ребенка на руки, когда он начинал кричать. Она предпочитала выйти в другую комнату, чтобы не слышать малышку. То, что маленькую Глорию разместили в ее салоне, самой дальней комнате в анфиладе, оказалось ошибкой. Детская граничила с коридором, так что плач Глории слышали остальные обитатели дома. Но если Кура уходила в спальню или гардеробную, то до нее почти не доносился голос плачущего младенца. Что же касается Хизер Уитерспун, то крики малышки действовали ей на нервы; к тому же она боялась уронить ребенка, если брала его на руки, — и когда Гвин однажды увидела, как Уитерспун это делает, она стала разделять тревогу гувернантки.