Он отдал несъеденную ветчину Буллеру, и тот в благодарность оставил на его брюках тягучую нить слюны. Ему следовало бы давно уже вывести пса, но он не хотел выходить из дома даже в сад. Если приедет полиция, пусть арестуют его в доме, а не под открытым небом, где жены соседей будут глазеть на него из окон. Наверху, в спальне, он держал в ящике ночного столика револьвер, о котором никогда не говорил даже Дэвису, хотя владел оружием на законных основаниях еще со времен работы в Южной Африке. Там почти каждый белый имеет оружие. Купив револьвер, Кэсл вложил в него один патрон, и все эти семь лет не перезаряжал и не трогал предохранителя. Он подумал: «Я могу ведь покончить с собой, если ворвется полиция», но он прекрасно знал, что самоубийство для него исключено. Он же обещал Саре, что настанет день, когда они снова будут вместе.
Он почитал, посмотрел телевизор, снова почитал. Нелепая мысль пришла ему в голову: сесть на поезд, поехать в Лондон, пойти к отцу Холлидея и спросить, как обстоят дела. Но ведь вполне возможно, что и за его домом, и за станцией уже установлено наблюдение. В половине пятого, когда стали сгущаться сумерки, снова зазвонил телефон, и на этот раз – вопреки логике – Кэсл поднял трубку. Где-то в нем теплилась надежда, что он услышит голос Бориса, хотя и знал, что Борис никогда не рискнет звонить ему домой.
Суровый голос матери раздался совсем рядом, словно она находилась в одной с ним комнате.
– Это ты, Морис?
– Да.
– Я рада, что ты там. А то Сара как будто считает, что ты мог уехать.
– Нет, я все еще здесь.
– Что за несуразица происходит между вами?
– Вовсе не несуразица, мама.
– Я сказала Саре, чтобы она оставила со мной Сэма и немедленно возвращалась к тебе.
– Но она не едет, нет? – со страхом спросил он. Вторичного расставанья он, наверно, не вынесет.
– Она отказывается ехать. Говорит, ты не впустишь ее в дом. Это, конечно же, нелепо.
– Вовсе не нелепо. Если она вернется, тогда я уйду.
– Да что такое произошло между вами?
– Когда-нибудь узнаешь.
– Ты что, собираешься разводиться? Это же будет очень плохо для Сэма.
– На данный момент речь идет о разъезде. Дай пройти немного времени, мама.
– Ничего не понимаю. А я терпеть не могу, когда я чего-то не понимаю. Сэм хочет знать, покормил ли ты Буллера.
– Скажи, что покормил.
Она повесила трубку. Интересно, подумал он, проигрывают ли сейчас где-то их разговор, слушая пленку. Ему безумно хотелось выпить, но бутылка с виски была пуста. Кэсл спустился в подвал, где раньше хранили уголь, а теперь он держал вина и виски. Скат для угля был переделан в скошенное окно. Кэсл посмотрел вверх и увидел кусочек освещенного тротуара и ноги человека, стоявшего под фонарем.
Ноги были не в форменных брюках, но, конечно, вполне могли принадлежать сотруднику спецслужбы в штатском. Человек этот, кто бы он ни был, стоял прямо против двери, но вполне возможно, что наблюдатель хотел таким способом вспугнуть его и вызвать на неосмотрительный шаг. Буллер спустился следом за хозяином в подвал: он тоже заметил ноги и принялся лаять. Сидя на задних лапах, задрав морду, он производил грозное впечатление, но если бы неизвестный оказался рядом, он не укусил бы, а только обслюнявил его. На глазах у них ноги исчезли из виду, и Буллер разочарованно заворчал, потеряв возможность завести нового друга. Кэсл нашел бутылку «Джи-энд-Би» (при этом он подумал, что цвет виски уже не имеет значения) и поднялся с ней наверх. В голове мелькнула мысль: «Если бы я не уничтожил „Войну и мир“, я мог бы почитать сейчас книгу ради удовольствия».
Ему не сиделось на месте, и он снова поднялся в спальню и стал перерывать вещи Сары в поисках своих старых писем, хотя и не мог себе представить, чтобы какое-то его письмо могло послужить уликой, – правда, спецслужба, пожалуй, может извратить любую самую невинную вещь, лишь бы доказать, что Сара все знала. Не верил он, чтобы им не захотелось устроить такое, – в подобных случаях всегда ведь возникает мерзкое желание отомстить. Он ничего не нашел: когда живешь вместе с любимым, старые письма теряют ценность. Кто-то позвонил у входной двери. Кэсл стоял и слушал – раздался второй звонок, потом третий. Он решил, что визитер не даст так просто от себя отделаться и глупо не открывать дверь. Ведь если связь не оборвана, ему же могут что-то сообщить, передать инструкцию… Сам не зная почему, он вынул из ящика у кровати револьвер, заряженный всего одной пулей, и сунул в карман.