– Мне надо послать письмо в Анкару, – сказал мистер Кипс. – Я хочу приложить к нему перевод на турецкий, чтобы не было недоразумений.
– Я вас оставлю, – сказал начальник, и, когда дверь за ним закрылась, мистер Кипс предупредил: – Это, конечно, не подлежит разглашению.
– Понимаю.
Я действительно понял это с первого взгляда. Там упоминались Прага и «Шкода», а «Шкода» для всего мира означает оружие. Швейцария – страна причудливо переплетающихся деловых афер: множество не только политических, но и финансовых махинаций совершается в этом маленьком, безобидном, нейтральном государстве. Все технические термины, которые надо было перевести, как я увидел, относились к вооружению. (На какое-то время я попал в сферу, далекую от шоколада.) Вроде бы существовало американское акционерное общество «И.К.Ф.К.», которое вроде бы покупало оружие для Турции у Чехословакии. Конечный адресат этого оружия – только стрелкового – был неясен. Там упоминалось имя, которое могло быть палестинским или иранским.
Турецкий язык я забыл в значительно большей мере, чем испанский, – у меня было мало практики (мы редко имели дело со страной рахат-лукума), и я долго провозился с переводом.
– Я попрошу это перепечатать начисто, – сказал я мистеру Кипсу.
– Предпочел бы, чтобы вы сделали это сами, – сказал он.
– Секретарша не понимает по-турецки.
– Все равно.
Когда я кончил печатать, мистер Кипс сказал:
– Я понимаю, что вы делали это в служебное время, и тем не менее небольшой подарок?..
– Совершенно необязательно.
– Могу я хотя бы послать коробку шоколада вашей жене? Может, конфет с ликером?
– Ах, знаете, мистер Кипс, в нашем доме недостатка в шоколаде не бывает.
Мистер Кипс, по-прежнему сгибаясь чуть не вдвое, так что нос его почти касался стола, словно вынюхивая все тот же увертливый доллар, сложил письмо, черновик и спрятал их в бумажник. Он сказал: – Когда мы увидимся у доктора Фишера, вы, конечно, не станете упоминать… Это дело в высшей степени секретное.
– Не думаю, что мы когда-нибудь с вами там увидимся.
– Почему? В это время года, если погода хорошая, он несмотря на снег, устраивает самый пышный прием в году. Думаю, что скоро мы получим приглашения.
– Я был на одном приеме, и с меня хватит.
– Должен признать, что последний прием был недостаточно продуман. И тем не менее он останется в памяти его друзей как Овсяный ужин. Крабовый ужин был гораздо занятнее. Но никогда не знаешь, чего можно ждать от доктора Фишера. Был Перепелиный ужин, который так расстроил мадам Фэверджон… – Он вздохнул. – Она обожала птиц. На всех ведь не угодишь.
– Но подарками, думаю, он угождает всем.
– Да, он очень, очень щедрый.
Мистер Кипс, согнувшись крючком, двинулся к двери: казалось, на серой дорожке отпечатан маршрут, по которому он должен следовать. Я крикнул ему вслед: – Встретил бывшего вашего служащего. Он работает в музыкальном магазине. Некий Стайнер.
Он сказал: – Не помню такого. – И, не останавливаясь, продолжал свой путь по начертанному маршруту.
Вечером я рассказал об этой встрече Анне-Луизе.
– Никуда от них не денешься, – огорчилась она. – Сперва бедняга Стайнер, а теперь мистер Кипс.
– Просьба мистера Кипса никак не была связана с твоим отцом. Наоборот, если я твоего отца увижу, он просил не упоминать о нашей встрече.
– И ты обещал?
– Конечно. Я не собираюсь больше с ним встречаться.
– Но теперь они этой тайной связали тебя с ними, верно? Они не выпустят тебя из рук. Хотят, чтобы ты стал одним из них. Не то будут чувствовать себя в опасности.
– В опасности?
– Опасаясь, что кто-то посторонний поднимет их на смех.
– Ну, знаешь, боязнь, что над ними будут смеяться, не очень-то их удерживает.
– Я знаю. Жадность всегда берет верх.
– Интересно, что же это был за Перепелиный ужин, если мадам Фэверджон так расстроилась.
– Что-нибудь отвратительное. Можешь не сомневаться.
Снег продолжал падать. Рождество сулило быть белоснежным. На дорогах даже образовались заносы, и аэропорт Куэнтрен был на сутки закрыт. Нас это не трогало. Это было первое рождество, которое мы проводили вместе, и мы праздновали его как дети – со всеми почестями. Анна-Луиза купила елку, и мы положили под нее подарки друг другу, празднично обернутые в яркую бумагу и перевязанные ленточками. Я чувствовал себя скорее отцом, чем любовником или мужем. Меня это не огорчало: отец умирает первым.