Последние отзывы

  54  

Внутри комочка фольги действительно оказалась записка: клочок бумаги величиной с визитку, аккуратно сложенный, а не скомканный в шарик. Черные чернила, тонкое «стило», печатные буковки, крошечные, но вполне разборчивые.

Анохин держал записку в полураскрытой правой ладони, чуть в отдалении от глаз, готовый при первом же намеке на шухер мигом сунуть ее в рот и проглотить.

Содержание записки оказалось следующим:

От нервов Анохин проглотил, предварительно разжевав, и кусочек фольги, и саму записку, хотя мог бы бросить маляву в толчок и слить ее остатки в канализацию.

Спустя примерно четверть часа охрана скомандовала отбой – в камере вырубилось верхнее освещение. Анохин улегся на свою шконку, повернулся лицом к стене, задумался…

Как-то странно это все, мелькнуло в его голове. Зачем лепиле понадобилось передавать ему послание? Ведь зэк Анохин не обращался к нему за помощью… Может, друзья подсуетились, найдя дорожку в ИТК-9, как прежде они смогли найти надежный канал и передать ему записку в бутырскую камеру?

Он знал, что его друзья и сослуживцы – никто из них, кажется, не поверил ни обвинительному приговору, ни даже в то, что Анохин и его жена Ольга хоть каким-то боком могли быть причастны к инкриминируемым морпеху деяниям, – будут добиваться пересуда и сделают все возможное, чтобы суд более высокой инстанции отменил несправедливый, мягко говоря, приговор. Если понадобится, тот же комбриг, заручившись поддержкой высоких чинов флота, доведет информацию о судебном беспределе до самого министра обороны. Или непосредственно до самого главкома… Просто поначалу никто, включая Анохина, не понимал, с кем и с чем они столкнулись, и не отдавал себе отчета в том, что деньги, связи и кумовство в современной России зачастую оказываются сильнее общественной морали, разума, голых фактов, показаний ряда свидетелей и даже самого закона.

В той же записке, которую ему передали в бутырскую камеру, содержался и вполне конкретный намек, как именно будут действовать его друзья при неблагоприятном течении анохинского дела:

И Сергей Анохин, и те, кто изначально не верил в его вину и пытался за него вступиться, оказались очень наивными людьми. Если бы судопроизводство в его отношении велось хотя бы с внешним соблюдением требований и норм законности, он бы до сих пор сидел в одном из московских СИЗО (как сидят до суда сотни и тысячи подозреваемых, ожидая по году и более). Даже после вынесения приговора, коль подана апелляция в суд второй инстанции – в данном случае в Мосгорсуд, – его должны были оставить в бутырской камере. А не устраивать ему этап в одну из отдаленных колоний строгого режима.

То есть, беспредел в его отношении творится полный, как, впрочем, и в отношении многих других людей, угодивших в схожую с ним ситуацию.

Он не очень бы удивился даже тогда, если бы ему сказали, что где-то в недрах Минюста лежит официально оформленная справка – не исключено, что ее уже пустили в ход, – гласящая, что имярек, в данном случае Анохин С. Н., скончался там-то, тогда-то и по такой-то причине. Да, после того, что с ним происходило в последние месяцы, он уже ничему бы не удивился.

Но, с другой стороны, подумал он, друзья не смогли бы так быстро отыскать его в этой таежной глухомани, в угодьях Вятлага. И уж точно не смогли бы столь оперативно пробить дорожку в этот тщательно охраняемый сектор «девятки». И передать ему через местного лепилу послание им было бы крайне затруднительно, если вообще возможно…

Да и в самой маляве не содержится ровным счетом ничего, что позволило бы выстроить именно такую версию.

Что остается?

Либо с ним пытаются играть – не понятно пока на какую тему, в какие именно игрища. Либо медик, передавший ему втихаря короткое посланьице, действительно на самом деле хочет ему помочь, добиваясь при этом какой-то собственной, неизвестной пока Анохину цели.

Что касается сведений, содержащихся в самой маляве, то их, во-первых, оказалось немного, а во-вторых, даже сейчас, когда он морщил лоб в раздумьях, многократно пропуская через свои мозги текст записки, кое-что из того, что хотел донести до него лепило, оставалось для Анохина непонятным, не расшифрованным им до конца.

  54