20 
С этого момента началась новая страница в наших непростых отношениях.
Теперь в библиотеке канцлер стал частым гостем. Он приходил каждый день, приносил пирожные и конфеты из элитной кондитерской, такие безумно вкусные, что я физически не могла от них отказаться. То охапку желтых осенних листьев, собранных в парке. То одинокий цветок в стакане...
Его вероломная подлая тактика дала свои плоды. Господин Анрук сначала вопросительно, потом тревожно поглядывал на меня. Мои друзья и коллеги перестали приходить на обед в архив, пару раз встретив там маркиза. Да и вообще сослуживцы как-то странно стали коситься и шептаться по углам. Пошли сплетни... Это было естественно, и закономерно, особенно после того, как маркиз стал каждый вечер ждать меня в карете после работы, насильно усаживал внутрь, и не слушая моих возражений, провожал домой. Репутация была под угрозой.
Чего он добивается? Пару раз задав этот вопрос канцлеру, когда мы были наедине в карете я получила в ответ теплую улыбку и целомудренный поцелуй в ладошку... Он околдовывал меня, опутывал, приручал к себе, как несмышленого щенка. А я не понимая, что происходит, безвольно шла в эту ловушку, завороженная улыбками и непривычной для него добротой.
Последние сомнения коллег о моей пристойности и приличиях пропали, когда канцлер начал вызывать меня в свой кабинет по вечерам, якобы с отчетом за день о проделанной работе. Я дулась, ругалась по нос, смущалась, пеняла ему, на то что он пользуется своим положением. Но шла... Потому что уже не могла жить, без этих встреч, без его тихого ласкового голоса, без пронзительных карих глаз, смотрящих на меня восхищенно и жадно... Как на самое вкусное лакомство...
Я чувствовала себя самой красивой, самой желанной, окруженной заботой и лаской, как во сне, в том давнишнем сне, который мы увидели на двоих...
Сначала я боялась ходить к кабинет канцлера по вечерам. В памяти было свежо воспоминание о неприлично задранных юбках. Но маркиз, видя мои опасения, (я заходила к нему бочком и по стеночке, зыркая исподлобья), больше не предпринимал никаких попыток поцеловать или приблизить меня к себе. Чинно сидел в кресле и действительно просматривал бумаги, а мне велел тихо сидеть на кушетке. Потом, потихоньку осмелев, я сама читала документы , разложив их на туалетном столике, или брала работу с собой. Очевидно, что маркиз изменился. Вместо самоуверенного, высокомерного хлыща сейчас передо мной сидел просто уставший, заработавшийся и запутавшийся человек. Немного бледный, с красными от недосыпания глазами. Однажды мне стало его просто жалко. Он беспрерывно тер глаза и хмурил брови.
- Почему вы не идете домой? Вам же нужно поспать, милорд, - тихо произнесла я.
- Я уже давно не могу нормально спать, Вероника, - рыкнул он... Тебе ли не знать, из-за чего?
Я опустила глаза. Рукой нащупав в кармане нитки, потихоньку вытащила и сплела тоненькую косичку, вложив в нее самые свои сильные эмоции...Безмятежное спокойствие и умиротворенность. Ощущение дома, родного и близкого, друзей, которые никогда не предадут, заботу, теплоту... И когда он выходил на минутку из кабинета, подложила под кресло... Пусть ругается, но хотя бы выспится... Спустя полчаса я вышла тихонько закрыв дверь, позади оставив посапывающего, улыбающегося во сне канцлера.
Было бы глупо не признаться себе, что я влюбилась. Точно и сомнению не подлежит. Влюбилась без оглядки, впервые в жизни, в человека, виденного во сне, человека, настолько выше меня стоящего по социальной лестнице, что будущего у моей любви нет. Потому что быть с любимым мне возможно только в роли содержанки. А это претит самой моей сути, воспитанию, моей бессмертной душе... Поэтому мне нужно придумать, как исчезнуть из жизни канцлера, что бы попытаться собрать свое бедное сердце воедино вдали от него...
За наведенный сон, и опять без согласия того, кому он предназначался, мне не попало. На следующий день, маркиз только вздохнул и сказал, что наверное судьба у него такая смотреть мои сны без своего согласия... Но что бы это в последний раз! Я закивала, сама с умилением смотря на выспавшегося мужчину.
Мы молчали, мы разговаривали, мы делились мыслями и воспоминаниями. Маркиз рассказывал о своей семье, семье потомственных верных слуг монарха и короны. Его дед был канцлером, а отец министром финансов. Герцог Доремби был несгибаемым и жестким человеком, так ни разу за все время не сказавший сыну доброго слова. Да и видел канцлер отца достаточно редко, тот все время проводил во дворце, истово служа королю, не допуская ни малейшей слабости, ни одной лишней эмоции. Приезжал в родовой замок только для того, чтобы сделать жене еще одного ребенка или наставить сына на путь истинный твердой рукой и строгим словом. У маркиза было еще два младших брата , все они выгодно женились и разъехались, оставив нелюбимых родителей. И сейчас отец и мать были уже пожилыми людьми, запертыми в своем родовом замке, как в клетке. Взаимно не любящие и не любимые. Последний раз, когда маркиз отдавал сыновний долг, приехав в замок, те даже не разговаривали с друг другом по нескольку дней, обитая в разных концах огромного дома.
20 
