— Нет. — Он безнадежно оглядел комнату. — Извините. У меня больше нет содовой воды.
— Я не разбавляю, — сказала Беатриса. Она подошла к книжным полкам. — Вы читаете что-нибудь, кроме медицинских книг, доктор Гассельбахер?
— Очень мало: Гейне, Гете. Все только немцев. А вы читаете по-немецки, миссис Северн?
— Нет. Но у вас есть и английские книги.
— Я получил их от одного пациента вместо гонорара. Но, кажется, даже не открывал. Вот ваш бокал, миссис Северн.
Она отошла от полок и взяла бокал.
— Это ваша родина, доктор Гассельбахер? — она разглядывала цветную литографию конца прошлого века, висевшую рядом с портретом молодого капитана Гассельбахера.
— Там я родился. Да. Это крошечный городок — старые крепостные стены, развалины замка…
— Я была в этом городе, — сказала Беатриса, — перед самой войной. С отцом. Ведь это рядом с Лейпцигом?
— Да, миссис Северн, — сказал Гассельбахер, уныло наблюдая за ней. — Это рядом с Лейпцигом.
— Надеюсь, русские его не тронули?
В передней раздался телефонный звонок. Доктор Гассельбахер неохотно поднялся.
— Извините, миссис Северн, — сказал он.
Выйдя в переднюю, он закрыл за собой дверь.
— В гостях хорошо, а дома лучше, — сказала Беатриса.
— Вы, может, хотите сообщить в Лондон? Но я его знаю пятнадцать лет, а здесь он живет уже больше двадцати. Это старый добряк, мой лучший друг…
Открылась дверь, и вернулся доктор Гассельбахер.
— Простите, — сказал он. — Я что-то неважно себя чувствую. Может быть, вы зайдете послушать музыку в другой раз.
Он тяжело опустился на стул, взял бокал и снова поставил его на место. На лбу его блестели капельки пота, но ведь и ночь была сегодня сырая.
— Неприятные новости? — спросил Уормолд.
— Да.
— Я чем-нибудь могу помочь?
— Вы!.. — сказал доктор Гассельбахер. — Нет. Вы мне помочь не можете. Ни вы, ни миссис Северн.
— Это больной?
Доктор Гассельбахер покачал головой. Он вынул носовой платок и вытер лоб.
— Кто же из нас теперь не больной? — сказал он.
— Мы, пожалуй, пойдем.
— Да, ступайте. Я был прав. Людей надо лечить, чтобы они жили подольше.
— Не понимаю.
— Неужели никогда люди не жили мирно? — спросил доктор Гассельбахер. — Простите меня. Говорят, что доктора привыкают к смерти. Но я, видно, плохой доктор.
— Кто-то умер?
— Несчастный случай. Обыкновенный несчастный случай. Всего-навсего несчастный случай. По дороге на аэродром разбилась машина. Один молодой человек… — И он вдруг закричал в бешенстве: — Ведь всегда происходят несчастные случаи. Повсюду. Вот и это, наверно, тоже несчастный случай. Он слишком любил выпить.
— А его случайно не звали Рауль? — спросила Беатриса.
— Да, — ответил доктор Гассельбахер. — Его звали Рауль.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Уормолд отпер дверь. Уличный фонарь напротив неясно освещал пылесосы, стоявшие вокруг, как могильные памятники. Он двинулся к лестнице. Беатриса прошептала:
— Стойте, стойте… Мне кажется, я слышу…
Это были первые слова, произнесенные после того, как они закрыли за собой дверь квартиры доктора Гассельбахера.
— В чем дело?
Она протянула руку и схватила с прилавка какой-то металлический предмет; держа его, как дубинку, она сказала:
— Я боюсь.
«Наверно, куда меньше, чем я», — подумал он. Оказывается, можно написать о человеке, а он вдруг возьмет и оживет. И как он будет жить? Интересно, узнал Шекспир о смерти Дункана где-нибудь в таверне или сначала кончил «Макбета», а потом услышал стук в дверь своей спальни?.. Уормолд стоял посреди магазина и тихонько напевал, чтобы себя подбодрить:
Они твердят, что круг — это круг,
И мое безрассудство их просто бесит…
— Тише, — сказала Беатриса. — Наверху кто-то ходит.
Ему казалось, что он боится только своих вымышленных героев, а не живого человека, у которого скрипят под ногами половицы. Он взбежал наверх, но дорогу ему преградила какая-то тень. Ему хотелось закричать и покончить со всеми своими выдуманными агентами разом — и с Тересой, и с механиком, и с профессором, и с инженером.
— Почему ты так поздно? — послышался голос Милли. Это была всего-навсего Милли; она стояла в коридоре, между своей комнатой и уборной.
— Мы гуляли.
— Ты опять ее привел? — спросила Милли. — Зачем?
Беатриса, крадучись, поднялась по лестнице, держа импровизированную дубинку наготове.