47 
— Однако вы их как будто ждали.
— Ах, это… Ну, осторожность никогда не мешает. У меня несколько первоклассных картин Ренуара.
— Очень ему нужны твои картины. Его послала Мария. Вы шпион? — с яростью накинулась на Уормолда женщина.
— В известном смысле да.
Молодая женщина принялась стонать и бить себя кулаками по узким, стройным бедрам. Ее браслеты звенели и поблескивали в полутьме.
— Ну не надо, детка, умоляю тебя, не надо! Сейчас все разъяснится.
— Она завидует нашему счастью, — сказала молодая женщина. — Сначала подослала к нам кардинала, а теперь вот этого… Вы священник? — спросила она.
— Детка, ну какой же он священник! Посмотри, как он одет.
— Ты, может, и профессор сравнительной педагогики, — сказала молодая женщина, — но тебя обведет вокруг пальца кто хочет. Вы — священник? — повторила она.
— Нет.
— А кто же вы?
— Если говорить точно, я продаю пылесосы.
— Но вы сами сказали, что вы шпион!
— Ну да, конечно, в известном смысле…
— Зачем вы сюда пришли?
— Предупредить об опасности.
Из горла молодой женщины вырвался какой-то странный, протяжный вой.
— Видишь, — сказала она профессору, — она нам угрожает. Сперва прислала кардинала, а теперь этого…
— Кардинал старался выполнить свой христианский долг. Ведь од все-таки двоюродный брат Марии.
— Ты его боишься. Ты хочешь меня бросить.
— Детка, ты же знаешь, что это неправда. — Он спросил Уормолда: — А где Мария сейчас?
— Не знаю.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— Но я ее никогда не видел!
— Ей-богу, вы как-то странно себе противоречите.
— Лживый пес! — сказала молодая женщина.
— Это еще не доказано, детка. Он, по-видимому, служит в каком-то агентстве. Нам лучше сесть и спокойно его выслушать. Кто сердится — тот всегда не прав. Он честно выполняет свой долг, чего нельзя сказать о нас с тобой.
Профессор повел их обоих в патио. Пистолет он спрятал в карман. Молодая женщина пропустила Уормолда вперед и замыкала шествие, как сторожевая собака. Уормолду казалось, что она вот-вот вцепится ему в лодыжку. Он подумал: «Надо сейчас же им все объяснить, потом у меня уже ничего не выйдет».
— Садитесь, — сказал профессор. «А что такое сравнительная педагогика?» — подумал Уормолд. — Хотите чего-нибудь выпить?
— Пожалуйста, не беспокойтесь.
— Вы не пьете при исполнении служебных обязанностей?
— Хорошенькая служба! — воскликнула молодая женщина. — Ты разговариваешь с ним так, будто он — человек. Кому он служит? Своим презренным хозяевам!
— Я пришел предупредить вас, что полиция…
— Бросьте, бросьте, адюльтер не карается законом, — сказал профессор. — Насколько мне известно, его почти нигде не квалифицируют как преступление, если не считать американских колоний в семнадцатом веке… И, конечно, Моисеева закона…
— При чем тут адюльтер? — сказала молодая женщина. — Она не возражала, когда ты со мной спал. Она не хочет, чтобы ты со мной жил.
— Ну, одно редко бывает без другого, если, конечно, не ссылаться на Новый завет, — сказал профессор. — На прелюбодеяние в помыслах.
— Выгони этого негодяя, бесчувственное ты существо! Сидим тут и разговариваем, будто давным-давно женаты. Если тебе нравится всю ночь сидеть и разговаривать, почему ты не остался с Марией?
— Детка, ведь это тебе захотелось потанцевать перед сном.
— И ты воображаешь, что это танцы?
— Но я тебе обещал, что буду брать уроки.
— Ну да, чтобы там, в школе, встречаться с девками!
Уормолду казалось, что разговор уводит их в сторону. Он сказал с отчаянием:
— Они стреляли в инженера Сифуэнтеса. Вам грозит такая же опасность.
— Если бы мне нужны были девушки, их сколько угодно в университете. Они ходят на все мои лекции. Ты-то хорошо это знаешь, сама ходила.
— Ага, теперь ты меня попрекаешь!
— Мы отвлекаемся от темы, детка. А нам надо обсудить, что затеяла Мария.
— Зная тебя, ей надо было отказаться от мучной пищи еще два года назад, — позволила себе недостойный выпад молодая женщина. — Тебя ведь интересует только тело. Стыдно в твои годы!
— Если ты не хочешь моей любви…
— Любовь! Любовь! — Молодая женщина зашагала по патио. Она рубила воздух рукой, словно четвертовала любовь.
Уормолд сказал:
— Но вам опасна вовсе не Мария!
— Ах ты, лживый пес! — завопила она. — Ты ведь уверял, что никогда ее не видел.
47 
