Камилли скрылся за дверью. Урджин лег возле жены и обнял ее.
— Не стоит так убиваться. У него есть причины защищать ее.
— Какие?
— Он влюбился.
— В кого? В Назефри?
— Да, в этого черта в юбке.
— Она не носит юбок, Урджин. Только штаны.
— Боюсь я за него. Все эти дни он только и делал, что с ней возился. Кормил, поил, даже купал, представляешь?
— Что-о-о? — обернулась Эста. — Что ты сказал?
— Купал ее. Мы все вымокли и были в грязи. Кому-то нужно было ее переодеть и искупать. Я подумал, что пусть лучше этим займется он, чем я.
— И она согласилась?
— У нее не было выбора. Хотя такой брани я давно ни от кого не слышал. А потом вдруг успокоилась, даже предложила Камилли место на кровати рядом с собой.
— Боже мой!
— Что опять случилось?
— Твой брат, сам того не зная, позавчера женился на моей сестре! Он теперь ее муж!
Урджин оторопел.
— Как это?
Эста засмеялась, да так громко, что Урджин едва не оглох.
— А я ее ругала! Хо-хо! Интересно, как она эту новость Камилли преподнесет?
— Ничего не понимаю. Объясни!
— По олманским традициям суть брачной церемонии состоит в том, чтобы жених раздел свою невесту и искупал ее. Так он становится первым мужчиной, перед которым она обнажает свое тело, а затем и ее половиной, которая "смывает" с нее ауру невинности.
— И все на это смотрят?
— Боже упаси, Урджин! Никто этого не видит! Молодые уединяются, конечно.
— А клятвы брачные? Таковые вообще есть?
— Есть. Но это все — спектакль для гостей. Невеста при этом сокрыта от всех глаз белым плащом.
— Как плащом?
— Так. А под ним на ней надет наряд, что-то вроде нашего национального, только белый.
— Значит, клятвы для вас ничего не значат? Чтобы пожениться, достаточно раздеть и искупать свою невесту?
— Да. Либо так, либо по законам жениха, если они отличны от наших.
— То есть, мы могли пожениться двумя способами?
— Угу.
— А почему ты не сказала мне?
— Ты не спрашивал.
— Глупо все это, Эста. И не законно. Кто тогда должен был ее мыть?
— Ты, Урджин. Как женатый мужчина ты должен был взять на себя ответственность и искупать ее.
— Я? Но как я мог?
— В этот момент ты словно становишься для нее отцом. Она твой ребенок, и ты должен помочь ей.
— Надо же. Ну и традиции…
Эста вновь засмеялась.
— Ну что еще? — спросил Урджин.
— А то, что моя сестра умудрилась женить на себе Камилли. Она могла попросить тебя помочь ей, но не сделала этого. Она ругала его, но все же пошла на это вместе с ним!
— Может, она не предала этому значения, посчитав, что обряд этот все равно не будет законным, ведь Камилли не знал, на что шел.
— Конечно, она ничего ему не скажет, и на этом инцидент будет исчерпан. Но все-таки смешно получается. Назефри как будто вышла замуж…
— Пусть сами разбираются. Нам туда лучше не лезть. Ха! Камилли женился! — снова расхохотался Урджин.
Назефри упала, не дойдя до берега. Слезы струились по ее щекам. Все просто. Все четко.
Она знала, что в жизни своей никогда не сможет выйти замуж, не говоря уже о том, чтобы завести своего ребенка. Кто захочет жениться на порченой девице? Никто.
— Жалость к себе — не самое лучшее чувство.
Назефри обернулась и увидела Камилли, стоящего за ее спиной.
— Оставь меня.
— Я никуда не уйду.
Он спокойно присел за ее спиной, и, обвив руки вокруг ее талии, подтянул к себе. Назефри не сопротивлялась. Ей стало вдруг так же тепло, как и этим утром, когда он лежал рядом с ней на кровати. И в этом омуте ей было все равно, что прилично, а что нет. Она уткнулась мокрым лицом в его шею и еще долго ревела, пока, наконец, сил даже на слезы не осталось.
— Я должна тебе кое-что рассказать, Камилли, — зашептала Назефри. — По олманской традиции, мужчина, раздевший и искупавший незамужнюю женщину, становится ее мужем.
Вопреки ожиданиям Назефри, Камилли ничего не ответил, и даже не шелохнулся.
— Ты должен об этом знать. Эста и Урджин никому не расскажут, это понятно. И тебе не следует это вспоминать.
— Ты хочешь сказать, что я, сам того не зная, женился на тебе?
— Нет, не женился.