Когда компания перешла к ужину, на мгновение все оказались в замешательстве, так как выяснилось, что близнецы подписали карточки с именами иероглифами.
– Мы подумали, возможно, всем захочется угадать, какая карточка кому принадлежит, – сообщила им Пандора.
– К счастью, моё место во главе стола, – сказал Девон.
– Это моя, – сказал Уинтерборн, указывая на одну из карточек, – и я думаю, леди Хелен сидит рядом со мной.
– Как вы поняли? – спросила Кассандра. – Вы знакомы с иероглифами, мистер Уинтерборн?
Он улыбнулся.
– Я посчитал буквы, – взяв карточку с именем, он внимательно её изучил. – Ловко нарисовано, особенно маленькие птички.
– Можете сказать, что это за птица? – с надеждой спросила Пандора.
– Пингвин? – догадался он.
Кассандра торжествующе сказала сестре:
– Я же говорила, что она похожа на пингвина.
– Это перепел, – сказала Пандора Уинтерборну, вздыхая. – Мой почерк на древнеегипетском не лучше, чем на английском.
После того, как все расселись и лакеи начали обслуживание, Хелен повернулась к Уинтерборну, полная решимости преодолеть свою застенчивость.
– Я вижу, вам сняли гипс, мистер Уинтерборн. Я надеюсь выздоровление проходит хорошо?
Он сдержанно кивнул.
– Весьма неплохо, спасибо.
Она снова и снова разглаживала салфетку на коленях.
– Я едва могу найти слова, чтобы поблагодарить вас за музыкальную шкатулку. Это самый красивый подарок, который я когда-либо получала.
– Я надеялся, что он вас порадует.
– Так и есть, – посмотрев ему в глаза, Хелен пришло в голову, что когда-нибудь этот человек, возможно, будет иметь право целовать её... интимно обнимать... они будут делать все те загадочные вещи, которые происходят между мужем и женой. Она начала жутко краснеть, заливаясь тем самым вездесущим цветом, который вновь появлялся сам по себе и, казалось, только Уинтерборн мог его вызвать. Отчаянно пытаясь это остановить, Хелен опустила взгляд на воротник его рубашки, а затем чуть ниже, прослеживая идеально ровную линию шва, сделанного вручную.
– Я вижу влияние мистера Куинси, – сказала она.
– Вы о рубашке? – спросил Уинтерборн. – Да, с тех пор как приехал Куинси, он взял в осаду содержимое всех шкафов, ящиков и сундуков. Сообщил мне, что нужна отдельная комната с единственной целью, хранить там одежду.
– Как дела у мистера Куинси? Он уже привык жить Лондоне?
– Ему хватило одного дня. – Уинтерборн продолжил рассказывать о том, как камердинер наслаждается новой жизнью и, как универмаг уже стал для него более привычным, чем для служащих, которые проработали там несколько лет. У Куинси появилось много новых друзей, за исключением личной секретарши Риса, с которой он постоянно препирался. Однако Уинтерборн подозревал, что эти двое тайно получали удовольствие от перепалок.
Хелен внимательно слушала, чувствуя облегчение от того, что была избавлена от необходимости говорить. Она думала поднять тему книг или музыки, но опасалась, что это может привести к несовпадению во мнениях. Ей бы хотелось расспросить его о прошлом, но, возможно, это была деликатная тема, в свете его валлийского наследия. Нет, было безопаснее продолжать молчать. Когда её сдержанные комментарии больше не могли поддерживать разговор, Уинтерборн увлёкся беседой с Уэстом.
Опасаясь, что он счёл её скучной, Хелен тихо мучилась, ковыряясь в еде.
В конце концов, Уинтерборн снова повернулся к ней, пока убирали тарелки.
– Вы сыграете на пианино после ужина? – спросил он.
– Я бы сыграла, но боюсь, у нас его нет.
– В доме нет ни одного пианино? – в его тёмных глазах промелькнула расчётливая искра.
– Пожалуйста, не покупайте его для меня, – поспешно сказала Хелен.
Её ответ вызвал внезапную усмешку, белоснежную вспышку на фоне кожи оттенка корицы, настолько привлекательную, что внизу её живота внезапно разлилось тепло.
– В моём универмаге есть, как минимум дюжина пианино, – сказал он. – На некоторых никогда не играли. Я мог бы завтра прислать сюда одно из них.
Её глаза расширились при мысли о таком количестве пианино, собранных в одном месте.
–Вы и так уже были чересчур щедры, – сказала она ему. – С вашей стороны было бы величайшей любезностью просто осчастливить нас своей компанией.
Он пристально посмотрел ей в глаза.