Даглесс отняла руку.
– Николас, у тебя есть сын?
– Да, младенец. Но не волнуйся, его мать давно мертва.
Даглесс почти его не слышала. Ей нужно сосредоточиться. Сын. Что сказал тогда Николас?
«У меня был сын, но умер осенью, через неделю после того, как мой брат утонул».
– Нам нужно возвращаться! – вскрикнула она.
– Но сначала поедим.
– Нет. – Даглесс поспешно вскочила. – Нам нужно позаботиться о твоем сыне. Ты сказал, что он умер через неделю после гибели Кита. Завтра как раз неделя. Нам нужно торопиться.
Николас, не колеблясь, велел сложить в седельные сумки еду и посуду, а сам вместе с оставшимися людьми и Даглесс помчался в Стаффорд. У ворот они спешились. Даглесс подобрала юбки и побежала за Николасом.
Он привел ее в крыло дома, где она не бывала раньше, и распахнул дверь. Увиденное ужаснуло Даглесс куда больше, чем все, с чем она успела познакомиться в шестнадцатом веке. Годовалый малыш, завернутый с шеи до ног в тесный свивальник, свисал с колышка, вбитого в стену. Поскольку руки были тоже прибинтованы к тельцу, он ужасно походил на египетскую мумию. Нижние края свивальника были грязными и дурно пахли: очевидно, мальчик многократно облегчался в него, но никто и не думал менять бинты Под ним стояло деревянное ведро, в которое стекало все, что не успевало впитаться в ткань.
Даглесс, окаменев, потрясенно уставилась на ребенка, глаза которого были полузакрыты.
– С мальчишкой все в порядке, – облегченно вздохнул Николас. – Ему не причинили зла.
– Не причинили?! – выдохнула Даглесс. Если бы с ребенком двадцатого века обращались хотя бы вполовину так безбожно, родителей лишили бы прав на него. А Николас утверждает, что с ним все в порядке?
– Сними его! – взвизгнула она.
– Снять? Но ему ничего не угрожает. И нет причин…
Даглесс пронзила его уничтожающим взглядом:
– Снять!
Николас, смирившись, взял мальчика за плечи и, держа на вытянутых руках, чтобы он, не дай бог, не капнул на отца, обернулся к Даглесс:
– И что мне с ним делать?
– Его нужно искупать и одеть. Он может ходить? Говорить?
– Откуда мне знать? – удивился Николас.
Даглесс покачала головой. Между двумя эпохами была настоящая пропасть. И разве дело только во времени?
Пришлось потратить немало сил, пока в комнату не принесли деревянное ведро с горячей водой. Николас жаловался и сыпал проклятиями, но все же развернул своего пахучего грязного сыночка и сунул в теплую воду. Бедняга был покрыт пятнами опрелости от пояса и ниже, и Даглесс пожертвовала драгоценным жидким мылом, чтобы осторожно вымыть малыша.
Правда, во время купания в комнату ворвалась нянька и очень расстроилась, твердя, что Даглесс собирается убить ребенка. Сначала Николас не вмешивался, возможно, потому, что был согласен с нянькой, но после многозначительного взгляда Даглесс велел женщине убираться.
Теплая вода немного ободрила ребенка, и Даглесс предположила, что причиной его полубессознательного состояния стал слишком тесный свивальник. Она так и сказала Николасу.
– Но зато он молчит, – возразил тот. – Ослабь свивальник, и он начнет орать во всю глотку.
– Давай замотаем тебя в свивальник, подвесим на колышек и посмотрим, будешь ли ты орать во всю глотку.
– У детей нет разума, – продолжал спорить Николас, озадаченный ее поступками и суждениями.
– У него и сейчас тот мозг, с которым он позднее поступит в Йель.
– Йель?
– Не важно. Скажи, английские булавки уже изобрели?
Немного подумав, Даглесс завернула нижнюю часть ребенка в импровизированный подгузник. Николас запротестовал, когда она заколола углы бриллиантовой и изумрудной брошками. Жаль только, что у нее не было цинковой мази от опрелостей.
Когда наконец малыш был вымыт, она протянула его Николасу. Тот, растерянный и испуганный, взял сына и даже умудрился улыбнуться ему. Малыш улыбнулся в ответ.
– Как его зовут? – спросила Даглесс.
– Джеймс.
Она взяла мальчика у Николаса. Он был очень хорошеньким, с отцовскими темными волосами, синими глазами и крохотной ямочкой на подбородке.
– Посмотрим, умеешь ли ты ходить.
Она поставила мальчика на пол, и он, спотыкаясь, зашагал прямо к ее протянутым рукам.
Николас не ушел, наблюдая, как она играет с мальчиком. Укладывая его, Даглесс узнала кое-что новое об уходе за детьми во времена Елизаветы. В колыбельке была проделана дыра. Мальчика привязывали на ночь таким образом, чтобы попка оказывалась над дырой, под которую ставили ведро.