Желудок у нее свело. Одно дело — читать о работорговле и совсем другое — собственными глазами видеть сопряженные с этим жестокость и негуманное отношение к людям.
Элис посмотрела на бухту, пытаясь определить, какие из судов могли перевозить рабов. У них должны быть более широкий корпус и более вместительные трюмы. Под это определение подходили три корабля.
Две минуты спустя повозка остановилась перед одним из белокаменных зданий, и Элис увидела, что оно старое и уже начавшее разрушаться — многие камни в кладке были выщерблены. Ставни на окнах искривились, а темная краска на стенах облупилась. Их заставили выйти из повозки. Запястья их при этом продолжали быть связанными. Элис ткнули прикладом ружья пониже спины, и она напряглась, разозленная и оскорбленная, но не осмелилась взглянуть на коренастого европейца, позволившего себе эту унизительную для нее выходку. Он рассмеялся.
Более прохладный воздух внутри крепости даровал облегчение. Элис отметила, что внутреннее помещение разделено на несколько зон: обеденную, в которой стоял изящный стол и шесть стульев с высокими спинками, жилую, где разместился диван с протертой парчовой обивкой и два обтянутых тканью стула, и рабочую, в которой имелся большой письменный стол. Мужчина, сидевший за ним, поднялся и лучезарно улыбнулся.
Девушка замерла на месте. Сердце ее забилось сильнее.
Незнакомец оказался стройным, хорошо одетым европейцем с темными волосами и светлой кожей.
— Миссис де Уоренн, добро пожаловать в Видэ.
Он говорил с сильным французским акцентом. Явно довольный, мужчина приблизился и взял Элис за руку.
— Кто вы такой и что вам нужно? — потребовала она ответа, тут же отнимая руку.
— Меня зовут Лоран Готье. К вашим услугам, мадам. Сделаю все, что в моих силах, чтобы ваше пребывание здесь было комфортным.
— Я спросила, что вам от нас нужно. А еще я требую, чтобы мне развязали руки.
— Разрежьте путы, — резко произнес он по-французски.
Элис подняла запястья, и высокий европеец освободил их. Лорейн также развязали. Элис принялась потирать свои покрасневшие запястья, на которых появились волдыри.
— Благодарю вас.
Готье медленно улыбнулся:
— Давненько я не находился в обществе настоящей леди.
Она пронзила его острым как кинжал взглядом.
— А вот мне никогда не приходилось сталкиваться со столь грубыми людьми.
Улыбка его тут же погасла, и взгляд сделался холодным. Элис тут же пожалела о сказанных ею словах.
— Вы будете моими гостьями до тех пор, пока вас не освободят, — произнес Готье. — Ваши комнаты наверху.
— А когда нас освободят? — тут же спросила Элис.
— Когда я получу солидное вознаграждение.
— Вы держите нас здесь в заложниках ради выкупа.
— Ах, вы предпочитаете называть вещи своими именами? Что ж, тогда я тоже стану так поступать. Да, вы правы.
Элис было очень трудно не выдать охвативший ее страх, но, по крайней мере, теперь ей были известны правила игры.
— Капитан, моя семья заплатит любые деньги за мое освобождение, но вас за это никогда не простят.
Он лишь пожал плечами:
— Мне хорошо известна дурная репутация вашего отца, Девлина О'Нила, а также и вашего мужа, мадам. Я потребую за вас королевский выкуп и, получив его, покину эту ужасную дыру.
Было совершенно очевидно, что он не сомневается: после того как он скроется, никому не удастся его найти.
— Отпустите меня прямо сейчас, — сдавленно произнесла Элис. — Позвольте мне отправиться домой. Обещаю, я заплачу вам столько, сколько вы пожелаете.
Готье подал знак, и европейцы схватили обеих женщин.
— Я что, похож на дурака?
Один из мужчин толкнул Элис к лестнице. Увидев это, Готье рявкнул:
— Полегче с ней, подонок, она же леди.
Европеец отпустил ее, и Элис, подобрав длинный подол платья, стала взбираться по шатким ступеням. Когда она оказалась на втором этаже, ей указали на крошечную спальню. Белая краска на стенах облупилась и закоптилась, а на деревянном полу лежал ветхий коврик. У одной стены стояла узкая кровать, а у другой — комод с раковиной для умывания. Прямо над ним находилось единственное окно, из которого открывался вид на сияющую бухту, переполненную кораблями всевозможных форм и размеров.
Тут появился Готье.
— Сегодня в семь часов вы почтите меня своим обществом, — с поклоном заявил он и захлопнул дверь прямо перед ее носом.