44 
– Не надо такой штукой ни в кого целиться, – сказал он, – это опасно.
– Ботинки у вас какого размера? – спросил незнакомец.
– Право, не помню. По-моему, тридцать девятого.
– А у вас?
– Сорокового, – сказал Санчо.
– Давайте ваши, – скомандовал незнакомец, обращаясь к отцу Кихоту.
– Да они почти в таком же плачевном состоянии, как и ваши.
– Не спорьте. Я бы взял у вас и брюки, если б только они подошли. А теперь повернитесь оба ко мне спиной. Если хоть один из вас шевельнется, пристрелю обоих.
Отец Кихот сказал:
– Не понимаю, почему вы отправились грабить банк – если вы его действительно ограбили – в разваливающихся ботинках.
– По ошибке надел не ту пару. Вот почему. А теперь можете повернуться. Залезайте в машину – оба. Я сяду сзади, и если вы хоть где-нибудь почему-то остановитесь, буду стрелять.
– Куда же ты хочешь, чтоб мы тебя отвезли? – спросил Санчо.
– Высадите меня у собора в Леоне.
Отец Кихот не без труда задним ходом вывел машину с поля на дорогу.
– Очень вы плохой водитель, – сказал незнакомец.
– Да все дело в «Росинанте». Не любит он пятиться. Боюсь, вам там тесно со всем этим вином. Может, остановимся и перетащим ящик в багажник?
– Нет. Двигайте дальше.
– А что случилось с вашей «хондой»? Жандарм сказал, вы ее бросили.
– Бензин у меня кончился. Позабыл залить бак.
– Не ту пару ботинок надели. Не запаслись бензином. Право же, похоже, господь был против ваших планов.
– Вы что, не можете ехать быстрее?
– Нет. «Росинант» у меня очень старенький. Он может рассыпаться, если перейти за сорок. – Отец Кихот взглянул в зеркальце и увидел нацеленный ему в спину револьвер. – Хорошо бы вы успокоились и положили оружие, – сказал он. – «Росинант» порой ведет себя, как верблюд. Он может вдруг так тряхануть, что эта штука сама выстрелит. А вы едва ли обрадуетесь, если на вашей совести будет убийство еще одного человека.
– Что это вы мелете? Какого еще одного человека?
– Да я имею в виду того беднягу в банке, которого вы убили.
– Не убил я его. Промахнулся.
– Да, господь, видно, изрядно потрудился, чтобы избавить вас от тяжкого греха, – сказал отец Кихот.
– Да и вообще никакой это был не банк. Самообслуга.
– Жандарм сказал – банк.
– Да они скажут «банк» даже про общественную уборную. Так оно важнее выглядит.
Когда они въехали в город, отец Кихот заметил, что стоило им остановиться у светофора, и револьвер исчезал из виду. Он, пожалуй, мог бы выскочить из машины, но тогда жизнь Санчо оказалась бы в опасности, и если незнакомец прибег бы к насилию, отцу Кихоту пришлось бы разделить с ним вину. В любом случае он не желал быть орудием мирского суда. И он испытал огромное облегчение, когда, подъехав насколько мог ближе к собору, не увидел там ни одного жандарма или карабинера.
– Подождите, я посмотрю, безопасно ли вам выйти, – сказал отец Кихот.
– Если ты меня выдашь, – сказал незнакомец, – я пристрелю твоего дружка.
Отец Кихот открыл дверцу машины.
– Все в порядке, – сказал он. – Можете идти.
– Если ты соврал, – предупредил его незнакомец, – первая пуля – тебе.
– У вас отклеились усы, – сказал ему отец Кихот. – Они прилипли к вашему ботинку – то есть к моему.
Они проследили взглядом за незнакомцем, пока он не исчез из виду.
– По крайней мере, он не набросился на меня, как галерные рабы набросились на моего предка, – сказал отец Кихот.
– Побудьте в машине, а я схожу куплю вам ботинки. Вы сказали, у вас тридцать девятый размер?
– А вы не возражаете, если мы сначала зайдем в собор? Очень я устал – нелегко было держать в узде «Росинанта», чтобы он не взбрыкнул. Ведь если бы этот бедняга убил нас, ему бы действительно худо пришлось. Мне хочется посидеть немного в прохладе… и помолиться. Я вас не задержу.
– Мне казалось, вы только этим и занимались, пока мы ехали.
– О да, я молился… но молился за беднягу. А сейчас мне хотелось бы возблагодарить господа за наше спасение.
Камень обжег отца Кихота холодом сквозь пурпурные носки. Он пожалел, что в Саламанке не подыскал еще одни, шерстяные. Под высоченными сводами собора, в свете, лившемся сквозь сто двадцать окон, словно взор божий, он почувствовал себя карликом. У него возникло ощущение, точно он – малюсенькая мошка, помещенная под микроскоп. Он поспешно нырнул в боковой придел и опустился там на колени. Какую прочесть молитву – он не знал. Подумал: «Благодарю тебя», но слова показались ему пустым, как эхо, звуком – он не чувствовал благодарности за свое избавление; возможно, он в какой-то мере почувствовал бы благодарность, если бы в него попала пуля: это означало бы – конец. Его тело отвезли бы тогда в Эль-Тобосо, и он снова очутился бы дома, а не продолжал бы это нелепое паломничество – к какой цели? Или куда?
44 
