– Да, конечно. Я угощаю.
Занес чемоданы в буфет и постучал по стойке.
– Что вы возьмете? – В бледном свете электрического шара над стойкой он повернулся к девушке спиной: не хотел сразу ее отпугнуть.
– Выбор богатый, – сказала она, – булочки с цукатами и простые, прошлогоднее печенье, сандвичи с ветчиной. Я бы взяла сандвич и кофе. Это вас не разорит? А то можно не брать кофе.
Ворон дождался, пока уйдет буфетчица, пока девушка набьет рот хлебом с ветчиной: она не сможет закричать с полным ртом, даже если захочет. Тогда он повернется к ней лицом. Тут он смутился и расстроился: она не прореагировала совершенно, улыбалась ему с полным ртом. Он сказал:
– Мне нужен ваш билет. За мной гонится полиция, и я готов на все, чтобы этот билет получить.
Она поспешно проглотила недожеванный кусок и закашлялась. Попросила:
– Ради бога, стукните меня по спине.
Ворон чуть было не послушался, она привела его в полнейшее замешательство; он не привык к нормальной жизни, и это действовало ему на нервы. Он сказал:
– У меня пистолет, – и, положив листок бумаги на стойку буфета, сказал, запинаясь: – А я вам отдам вот это. Взамен.
Она прочла квитанцию с интересом и произнесла между приступами кашля:
– Первый класс. До конца… Слушайте, я же смогу получить возмещение. Я бы сказала, что это весьма выгодный обмен. Только при чем здесь пистолет?
Ворон сказал:
– Билет.
– Вот.
– Ну, – сказал он, – вы выйдете со станции вместе со мной. Я рисковать не собираюсь.
– Почему бы вам сначала не доесть сандвич?
– Потише, – ответил он, – у меня нет времени слушать ваши шуточки.
Она ответила:
– Обожаю сильных мужчин. Меня зовут Энн. А вас?
За окном прозвучал свисток. Поезд тронулся, длинная череда ярко освещенных вагонов уползала назад, в туман, пар стлался по платформе. Ворон на минуту отвел глаза. Энн схватила чашку и выплеснула горячий кофе ему в лицо. Он застонал, почти зарычал, словно зверь, было по-настоящему больно. Вот что чувствовал старик министр. И его секретарша. И отец, когда открылся люк и веревка захлестнула его шею. Правая рука потянулась к пистолету, спиной он прижался к двери; вечно его вынуждали делать то, чего он не хотел, из-за этих людей он терял голову. Но он сдержался; усилием воли победил боль, понуждавшую к убийству. И сказал:
– Чуть что не так – стреляю. Поднимайте чемоданы. Идите вперед. Квитанцию держите в руке.
Она подчинилась, пошатнувшись от тяжести вещей, с трудом прошла к выходу. Контролер спросил:
– Передумали? Могли ехать до самого Эдинбурга. Хотите ненадолго остановиться здесь?
– Да, – сказала она, – да, да.
Контролер вынул карандаш и стал писать что-то на квитанции. Энн подумала: пусть он запомнит меня и билет, может быть, будет расследование.
– Впрочем, нет, – сказала она. – Я не поеду дальше. Билет мне не нужен. Останусь здесь. – И прошла в калитку, подумав: это он не скоро забудет.
Длинная улица тянулась меж низкими, пропыленными домами. Молочный фургон прогрохотал по мостовой и скрылся за углом. Энн спросила:
– Ну, могу я теперь уйти?
– За дурака считаете? – ответил он зло. – Идите вперед.
– Могли бы взять один из чемоданов. – Она бросила чемодан на дороге и пошла вперед; пришлось поднять чемодан, очень тяжелый. Ворон взял его в левую руку, правая нужна была для пистолета.
Энн сказала:
– Так мы не попадем в город. Надо было повернуть направо, за угол.
– Я знаю, куда иду.
– Хотелось бы мне тоже это знать.
Домишки все тянулись и тянулись под завесой тумана. Было очень рано. Женщина вышла на крыльцо забрать молоко. В освещенном окне виден был бреющийся мужчина. Энн хотела закричать, окликнуть его, позвать на помощь, но этот человек словно находился в ином измерении: она могла ясно представить себе глупый, растерянный взгляд, медленно ворочающиеся жернова мыслей – вечность, пока он поймет, что происходит. Они все шли, Ворон на шаг позади. Она подумала: он блефует; если он в самом деле готов стрелять, его, должно быть, ловят за что-то очень страшное.
Она вдруг произнесла вслух:
– Вас что – за убийство? – В ее словах не было больше легкости, а в шепоте звучал страх; это отозвалось чем-то знакомым, даже приятным: Ворон привык к страху. Страх жил в нем вот уже двадцать лет. Нормальная жизнь – вот с чем он не мог справиться. И он ответил без всякого напряжения:
– Нет. За мной гонятся не из-за убийства.