Казалось, теперь уже совершенно ясно, во всяком случае об этом говорила телеграфная лента в руках сэра Маркуса, что правительства двух стран, главным образом задетых конфликтом, не пожелают ни принять условия ультиматума, ни предложить компромиссное решение. Возможно, дней через пять по меньшей мере четыре страны вступят в войну, и спрос на оружие возрастет до миллиона фунтов в день.
И все же сэр Маркус не был вполне счастлив. Дэвис смешал все карты; когда сэр Маркус сказал ему, что нельзя допустить, чтобы убийца извлек выгоду из страшного преступления, совершенного им, он никак не предполагал, что Дэвис пойдет на этот идиотский трюк с крадеными банкнотами. Теперь ему придется всю ночь сидеть и ждать телефонного звонка. Сэр Маркус постарался устроить свое дряхлое, тощее тело как можно удобнее на надутых воздухом подушках: он постоянно с болезненным страхом чувствовал, как изнашивается каждая его косточка; так мог бы чувствовать себя высохший скелет, чьи кости истираются о свинцовое покрытие гроба. Часы пробили полночь: сэр Маркус прожил еще один полновесный день.
Глава V
1
Ворон ощупью пробирался по небольшому сараю, пока не нащупал мешки. Он сложил их один на другой, встряхивая и взбивая, словно подушки. Прошептал с тревогой:
– Сможете немножко отдохнуть?
Энн добралась до угла сарая, держась за его руку. Сказала:
– Ужасный холод.
– Вы ложитесь, а я принесу побольше мешков. – Он зажег спичку, и крохотный огонек неуверенно двинулся прочь сквозь плотную холодную тьму. Ворон принес мешки и укрыл ее, бросив спичку.
– А нельзя – хоть немного света?
– Это опасно. Во всяком случае, – сказал он, – мне-то темнота на руку. Вам меня не видно. Не видно этого. – Он коснулся губы, зная, что она не увидит. Отошел к двери и прислушался; услышал неуверенные шаги – хрустел под ногами шлак; через некоторое время – чей-то голос. Сказал ей:
– Мне надо подумать. Они знают, что я здесь. Может, вам лучше уйти. На вас им нечего повесить. Если они придут, начнется стрельба.
– Как вы думаете, они знают, что я здесь?
– Они, видно, шли за нами всю дорогу.
– Тогда я остаюсь, – сказала Энн. – Пока я тут, никакой стрельбы не будет. Они станут ждать до рассвета: вы же должны будете выйти отсюда.
– Можно подумать, мы с вами – друзья, – сказал Ворон с горечью и недоверием; подозрительность ко всему мало-мальски дружескому вернулась и не желала уходить.
– Я же сказала. Я – на вашей стороне.
– Надо подумать. Придумать какой-то выход, – сказал он.
– Ну сейчас-то вы можете позволить себе отдохнуть, у вас целая ночь впереди, хватит времени подумать.
– Тут и правда вроде неплохо, в этом сарае, – сказал Ворон. – Вроде далеко от них от всех. От всего ихнего паршивого мира. И темно.
Он не подходил к ней. Сидел в противоположном углу, с пистолетом на коленях. Спросил подозрительно:
– О чем вы там думаете? – И удивился, даже вздрогнул – она засмеялась:
– Тут даже уютно. Ничего себе приют!
– Приют. Век бы их не видать, эти приюты, – сказал Ворон. – Я в приюте вырос.
– Расскажите, а? Как ваше имя?
– Вы ведь знаете. Видели в газетах.
– Да нет, ваше настоящее имя. Вы же христианин.
– Христианин! Вы шутите. Вы что думаете, сегодня кто-нибудь готов подставить другую щеку?1 – Он постучал стволом пистолета по усыпанному шлаком полу. – Ничего подобного. – Он слышал, как она дышит там, в углу, невидимая, недостижимая, и снова ощутил необъяснимое чувство утраты. Сказал ей:
– Я не про вас. Вы-то молодчина. Я бы сказал, вы-то и есть христианка.
– Вот уж не уверена, – ответила Энн.
– Я ведь отвел вас в тот дом, чтоб там убить.
– Убить?
– А вы что думали? Что я вас на любовное свидание веду? Я похож на любовника, да? Герой девичьих грез, верно? Прекрасен, как ясный день!
– Почему же не убили?
– Эти люди не вовремя явились. Вот почему. А вы думали, я втюрился, да? Не на такого напали. Слава богу, обхожусь без этого. Чтоб я размяк из-за бабы… Никогда. – И спросил с отчаянием:
– А вы-то почему в полицию не пошли? Почему про меня не сказали? И сейчас
– почему их не позовете?
– Ну, – ответила Энн, – у вас же пистолет, верно?
– Я не стал бы стрелять.
– Почему?
– Я еще не совсем свихнулся, – ответил он, – если люди со мной по-честному, я с ними тоже по-честному. Давайте. Зовите. Я ничего вам не сделаю.
– Ну, – сказала Энн, – что же мне теперь, просить у вас разрешения быть благодарной? Вы же меня спасли. Только что.