Особенно,... 
102 
На следующий день они услышали грубые выкрики и топот множества ног. В одном с ними направлении маршировал военный отряд. Все воины одновременно повернули головы в сторону лодки, и у Маары холодок пробежал по коже: снова все на одно лицо, с одинаковыми шапками бледных курчавых волос. Хан сказала, что это войско хеннов, что они углубились во владения хеннов. Отряд выглядел многоногой гусеницей, отливавшей коричневой кожей униформы. Казалось, что внутри, под этой униформой, вместо человеческой крови течет беловатая жижа, какой наполнены тела гусениц.
Какое-то время солдаты топали вдоль берега вровень с лодкой. Потом вдруг снова рявкнул командный голос, и всем стало ясно, что они слышат слова на непонятном языке. Маара почувствовала себя лишенной опоры, едва не пошатнулась. Они покинули тот Ифрик, в котором все разговаривали на махонди. Это показалось ей хуже, чем все, что случилось ранее. Еще команда — и солдаты резко повернулись и двинулись на восток. Хан все это время стояла, глядя в сторону приближающегося канала. Маара подумала, что эта старая ведьма выглядит сейчас, как пушистые зверьки, которые столбиком застывают, вытянувшись на цыпочках, вглядываясь, внюхиваясь и вслушиваясь в опасный окружающий мир. Маара вглядывалась в Хан, впитывала ее облик, выражение ее лица. «Что ты видела, Маара?» — «Что я видела…» Сейчас она могла ответить: «Я глянула туда, куда смотрела Хан, и увидела двоих. Но так далеко, что узнать их не было возможности».
Но Хан лучше ориентировалась, опыт обострял ее зрение.
— Соглядатаи, — бросила она. — Солдаты. Разведчики. Все, будьте внимательнее!
Но время шло, текло себе, как течет вода; на речной пейзаж, раскинувшийся перед глазами Маары, наложилась карта, нарисованная на большой выдолбленной тыкве в зале собраний общины махонди. Эта картина многотысячелетней давности показывала, что здесь, где они теперь находились, в те времена росли густые леса, а полноводные реки стремились к морю, которое Маара представляла как синюю равнину. Реки, леса… Север… Когда же начнется этот север? Впереди еще половина Ифрика, а они с Данном оставили позади треть. Зелень лесов превратилась в сухую саванну, река жидко сочилась между скудной растительностью берегов. На тыкве весь север Ифрика закрашен желтым, там тысячи лет назад простиралась песчаная пустыня. Сейчас там должен расти лес. Не такой, как в древние времена здесь, где теперь саванна, но такой, какой когда-то окружал Рустам. А может быть, уже и на севере лесов не осталось? Может быть, и эта река скоро высохнет. Вон, на берегу белеют кости какого-то животного, умершего, должно быть, от жажды… Рядом с водой…
Хан смотрела вперед, но объявлять о приближении канала не стала. Все и так увидели вход в него. Но перед входом они узрели также и нечто вселяющее ужас. В прибрежной отмели засела еще одна большая лодка, примерно такая же, как лодка Хан, но пустая. Хан подрулила вплотную, веслом ударила по корпусу пустой лодки. Ни звука в ответ, ни запаха. Квадрат солнечной ловушки свинчен и брошен на песке возле драконов, валяющихся рядом. Хан принялась лупить драконов веслом, и те нехотя сползли в воду. Данн сиганул с борта, подняв фонтан брызг, выпрыгнул на берег, схватил солнечную ловушку, рванулся обратно. Драконы зашевелились, но Данн уже вскарабкался на борт, предварительно передав добычу Хан.
— Наверное, солдаты забрали их. Или рабы, — сказала Хан, швырнула ловушку на палубу и вернулась к носу. Канал узок, лодке только-только пройти, воды мало, поэтому борта лодки ниже кромки берега. Лодку продвигали по каналу, отталкиваясь веслами от берегов. Обычно этот канал проходили за день, но в теперешних условиях могли понадобиться и все два. И снова Хан потребовала дополнительной платы и получила ее. Она обходила всех с кошелем, сознавая, как ее все ненавидят и как будто питаясь этой ненавистью. Лицо старухи украшала — точнее, обезображивала еще более — торжествующая улыбка. «Неужели она не боится, что ее убьют?» — подумала Маара и удивилась, как легко и естественно мысль об убийстве проскользнула в сознании. Она с удовольствием представила Хан валяющейся с пробитым черепом на досках лодки. Сердце ее утратило чувствительность, и она проверила его черствость, вспомнив о Мериксе. Обычно Маара старалась о нем не думать. Действительно, на эту мысль отреагировало лишь тело, ощутившее жар желания, но сердце осталось глухим. Мерикс уже где-то в далеком прошлом, хотя с тех пор минуло лишь несколько недель и община махонди в Хелопсе еще боролась с трудностями сухого сезона. Она вспомнила о младенцах, вернулась к тому, которого выбросили в прах земной на окраине Гойдела, и оказалось, что сердце зачерствело не полностью, ибо отозвалось на это воспоминание острой болью. Суждено ли ей держать в руках собственное дитя? В нормальные времена… А были ли когда-нибудь такие «нормальные» времена? Женщины постарше не раз говорили Мааре, что она теряет лучшее для деторождения время. В нормальные времена у нее было бы уже трое или четверо детей. Рабыни в Хелопсе — те, которые служили общине махонди, рабыни рабынь, — рожали первенцев в пятнадцать-шестнадцать лет. Да и женщины хадронов начинали в том же возрасте. Будь она такой рабыней, жила б она в маленьком домике с тремя-четырьмя детьми, и приходил бы к ней — или жил бы с ней — мужчина, который делал бы следующего ребенка в положенное для этого время. Но вместо этого Маара стояла сейчас у борта и отпихивалась веслом от пересохшего берега, выкрашивая из него землю, камушки, сыпавшиеся в воду и на дно лодки. Хан недовольно всматривалась вперед… Вот она нахмурилась, и тут же раздались командные выкрики на том же пугающем чужом языке, топот ног, на этот раз не марширующих, а бегущих. На западном берегу канала выросли два десятка солдат. Махонди? Нет, показалось… Нет, все-таки махонди… Или?..
102 
