18
Мысли засыпающей Маары переметнулись от Даулиса к Шабису. Данн утверждал, что Шабис любил ее, но она ни разу не почувствовала какого-то особенного отношения к себе со стороны этого человека. И сейчас он предстал перед нею добрым, улыбающимся, щедрым, привлекательным, но, скорее, похожим на отца, а не на партнера. Ей приятно было вспоминать Шабиса, но думала она о нем не так, как о Мериксе, бедном Мериксе, так и не узнавшем, что зачал ребенка.
Маара ощутила руками что-то теплое, маленькое, почувствовала прикосновение крохотных ручонок, влажный ротик младенца коснулся ее щеки, зазвенел колокольчик детского смеха… Она проснулась, из глаз потекли слезы. Раннее утро. Нет, не следует вспоминать о плоде, от которого она избавилась с помощью тюремных кудесниц Гойдела. Отмахнувшись от воспоминаний, она встала, умылась, оделась и села к окну, под которым ночные стражники гасили недогоревший костер и, зевая, расходились отсыпаться. При свете прохладного утреннего солнца Маара заметила роющегося в опавших листьях мелкого зверька, напомнившего ей давнишнюю любимицу Шеру. Тишь да гладь в доме мамаши Далиды. Мааре показалось, что Сенгор, принесший поднос с завтраком, как-то по-особенному взглянул на узницу, хотя истолковать значение его взгляда ей оказалось не под силу. Все утро Маара просидела у окна, и ничего-то за это время в саду не изменилось. Все так же зевали сторожа, легкий ветерок играл листьями вскарабкавшегося по стене дома вьюна, лениво ползли по траве тени — и эти едва заметные движения матушки-природы Маара воспринимала как важнейшие явления бытия. Под нею, этажом ниже, еще сопели и пускали слюни в смятые простыни обитательницы дома мамаши Далиды. Маара уже поняла, что они вообще предпочли бы не просыпаться. К полудню до нее донеслось их переругивание, ворчание; женщины неторопливо переползали из своих спаленок в большой зал на случай появления раннего клиента. Там они разлеглись по диванам, сосали сласти, тянули соки, зевали, хмурились; их пасмурный настрой пропитывал весь дом. После полудня — самое неприятное время, так что ранний клиент оказывался желанным гостем. Женщины сварливо препирались, спорили, гадали, кого из них он предпочтет, руганью старались заглушить отчаянную безнадежность своего существования. Маара сознавала, что все, что ей довелось пережить: страхи, опасности, — не перевешивает ползучего ужаса их жизни. Она считала себя иной, на них не похожей, но так ли это? Сенгор полагал иначе. Она дышала тем же ядовитым воздухом. Все в доме пропитывал маковый дух. В зале девицы уже раскуривали куцые трубки, а остальные пристраивались к ним поближе, чтобы насладиться выдохом счастливиц, «додышать», как они выражались.
Стук в дверь. Что-то новое. Никто к ней здесь еще не стучался. Не Сенгор же. Однако вошел именно Сенгор и сообщил, что женщины внизу хотят послушать ее сказки. Поведение Сенгора, его отношение к ней явно изменилось. Да и внизу ее приняли иначе. Малышка Кретис, по-прежнему льнущая к Лете, воскликнула:
— Маара, начни еще раз с самого начала!
Маара начала даже раньше, чем «с начала», с момента бегства из родительского дома в ночную тьму. Она вспомнила свое беззаботное детство, любовь и ласку, которые ее окружали, веселые игры с друзьями-сверстниками, время ежедневных открытий, игру «Что я видел?». Рассказывая, Маара вспоминала все новые подробности, вплетала их в повествование: кружевные узоры обтекающей камень воды, запахи цветов, цветочный аромат матери… Погрузившись в поток воспоминаний, Маара сосредоточила взгляд на пухлых щечках и сочных губках Кретис и осознала, что за младенец явился ей во сне. Кретис, младенчик Кретис прижималась к Мааре. Да она и воистину недалеко ушла от младенчества. Так, малышкой, она и льнула к этой белой женщине, столь непохожей на всех остальных. В силу этой непохожести Лета пользовалась особенным спросом среди клиентов. Вот и сейчас внезапно появившийся ранний посетитель с ходу указал на нее. Лета мягко высвободилась из объятий Кретис и удалилась с гостем в боковую комнату, а Кретис тут же переползла к Мааре и доверчиво прильнула к ней. Маара почувствовала, что голос ее зазвучал звонче, сильнее, наполнился какими-то неясными устремлениями. Однако отметила, что умалчивает о сохнущих во дворах деревьях, о высохших фонтанах, порыжевшей траве.
Кретис погладила щеку Маары:
— Принцесса Маара, ты жила во дворце.