— Вы хотите написать ему? — спросила я, и взяв письменные принадлежности, села возле постели. — Что я должна написать?
— Я хотел бы, чтобы ты написала ему по-своему, чтобы это было письмо от тебя.
— Но…
— Пиши. Я так хочу.
Я написала:
Дорогой мистер Мэдден!
Мистер Хенникер попросил меня написать Вам, что он очень болен. Он хочет, чтобы Вы приехали в Англию. Это очень важно, и Вы должны приехать как можно скорее. Искренне Ваша,
Джессика Клэверинг.
— Прочитай мне, — сказал Бен и добавил, когда я прочла: — Оно не очень дружеское.
— Как же оно может быть дружеским, если я не встречала его?
— Кое-что я рассказал тебе о нем.
— Думаю, что это не особенно расположило меня к нему.
— Значит, я рассказал не то, что надо, и ругаю себя за это. Когда вы встретитесь с ним, ты почувствуешь то же, что и другие женщины… вот увидишь.
— Я ведь не глупая маленькая пава, с восторгом взирающая на великолепного павлина.
Мои слова вызвали у Бена такой смех, что я даже испугалась за него.
Когда он успокоился, он долго лежал, счастливо улыбаясь, как будто открыл богатые залежи опалов.
— Можно подумать, что вы нашли свой Зеленый луч, — сказала я, а на его лице появилось странное выражение. Я не могла догадаться, о чем он думает.
Затем он пошутил по поводу того, что в положенное время я получу ответ от Джосслина Мэддена. Письмо будет адресовано мисс Джессике Клэверинг в Оукланд Холл, и мистер Вильмонт вручит его мне, когда я приду, на серебряном подносе.
Так и случилось. Я увидела австралийскую марку, крупный решительный почерк и догадалась, от кого оно. Я принесла его Бену и сказала, что Джосс Мэдден ответил на мое письмо. Я открыла его и прочла вслух:
Дорогая мисс Клэверинг!
Благодарю Вас за письмо. Когда Вы получите ответ, я уже буду в пути. Как только я приеду в Англию, немедленно буду в Оукланд Холле. Искренне Ваш,
Д. Мэдден.
— И это все? — недовольно спросил Бен.
— Этого достаточно, — ответила я. — Все, что нам надо знать, это то, что он в пути.
* * *
Наступил апрель. В июне мне должно было исполниться девятнадцать.
— Ты растешь, — говорила моя бабушка. — Все могло быть иначе. Мы бы исполнили свой долг по отношению к тебе, и ты выезжала бы в свет. Здесь… в этом месте… на что мы можем надеяться? Для тебя не найдется даже викария. Обрати внимание, что твоя любовь к простым людям может помешать тебе получить даже то, что получила Мириам.
— Думаю, что Мириам счастлива, — сказала я.
— О, я в этом уверена… особенно, когда раздумывает о том, что они будут есть, — ответила бабушка.
— Все не так плохо. У них достаточно еды. Она любит хозяйничать, и я знаю, что теперь она гораздо спокойнее.
— О, она была рада, что на ней хоть кто-то женится… неважно кто. Надеюсь, ты не дойдешь до такого.
— Вам не нужно беспокоиться по этому поводу, — резко ответила я.
Мне было очень грустно, потому что здоровье Бена ухудшалось, он заметно изменился. Я думала о том, что будет, когда он умрет. Тоскливое будущее ожидало меня.
То, что бабушка называла «обязанностями людей нашего круга», хотя мы и сами были в стесненных обстоятельствах, все еще лежало на мне. Я продолжала носить бедным тряпки для пыли и перестоявшее варенье, заботиться о церкви, посещать класс для обучения шитью, расставлять цветы на могилах, украшать церковь. Я живо представляла себе, как я старею и становлюсь такой же озлобленной, как Мириам до свадьбы, — но у нее в запасе был хотя бы помощник викария. Я уже не так молода. Я становлюсь женщиной, и, чем я буду старше, тем быстрее пройдут годы.
Обычно день начинался с молитвы в гостиной, где собирались все члены семьи и слуги, и бабушка, — о чем я непочтительно заметила Мириам, — отдавала Всевышнему приказания на день: «Сделай это… не делай того…» По привычке я пересчитывала эти приказы.
Этим апрелем миссис Джармин произвела на свет еще одного ребенка, и ее муж был еще меланхоличнее, чем обычно.
— Природа, — говорил он мне, — не проявляет желания ограничить свою щедрость.
Моя бабушка сердито заметила, что он не так прост, как выглядит, и небольшое воздержание облегчило бы их положение. Но он и правда был Беднягой Джармином. Он посмотрел на бабушку с такой укоризной, что мне захотелось рассмеяться.