43 
В день коронации до Вестминстера мы тоже плыли на барках, а из дворца королевский кортеж двинулся в сторону Вестминстерского аббатства ровно в одиннадцать. Бароны держали над королевой балдахин, а следом шла я, занимая место, подобающее наследнице. Я все время думала о том, что королеве тридцать семь лет, что скоро она, видимо, выйдет замуж. Вопрос только в том, сможет ли она родить наследника. Мэри выглядела такой бледной, такой усталой, однако я знала, что она страстно мечтает о ребенке. Ей нужен католический наследник. Видеть своей наследницей меня ей, должно быть, тяжело и мучительно.
Пускай Гардинер объявил меня бастардом, но в завещании отца ясно сказано: после Мэри престол должна унаследовать я. Пусть только попробуют воспротивиться завещанию — с ними случится то же, что произошло с Нортумберлендом.
Короновал Мэри сам Гардинер, хотя по обычаю этот обряд должен был совершать архиепископ Кентерберийский. Тем не менее предпочтение было отдано главному советнику королевы и моему лютому врагу. Я знала, что Гардинер пойдет на что угодно, лишь бы сжить меня со свету.
Я стояла перед алтарем, прислушиваясь к торжественным словам:
— Вот принцесса Мария, законная и несомненная наследница короны по законам божеским и человеческим, носительница верховной власти над королевствами Англии, Франции и Ирландии…
Но вот церемония закончилась, и весь наш кортеж вернулся в Вестминстерский дворец, где состоялся грандиозный пир. Я заметила, что все присутствующие относятся ко мне с подчеркнутым почтением. Королева посадила меня слева от себя, а следующей сидела Анна Клевская. Я чувствовала, что на меня все время устремлены взгляды, и от этого кружилась голова, а все предостережения об опасностях были позабыты.
Эдуард Даймак, выполняя старинный обряд, бросил на пол перчатку, призывая принять вызов любого, кто осмелится усомниться в том, что Мэри — истинная королева. Желающих не нашлось.
Радостное возбуждение владело мной до тех пор, пока я вновь не оказалась на барке. Холодный речной ветер остудил мое разгоряченное лицо, и я вспомнила о нависшей надо мной угрозе.
* * *
Кэт Эшли подробнейшим образом пересказывала мне все ходившие при дворе сплетни. Как-то раз она сообщила, что поговаривают о предстоящем браке королевы с Эдуардом Куртенэ.
— Ее величество просто обожают его, — сказала Кэт. — Если этот брак состоится, муж будет у нее совершенно под каблуком.
— Что ж, это было бы не так уж плохо, — ответила я. — В конце концов, он из Плантагенетов, в его жилах течет королевская кровь.
Однако этот слух не подтвердился. Вскоре было официально объявлено, что королева собирается сочетаться браком с Филиппом Испанским.
Я считала, что Мэри совершает страшную ошибку, однако Гардинер и испанский посол Рено сумели склонить ее к этому шагу. Но теперь, по крайней мере, я знала, что французский посол в заговоре против меня не участвует. Франции меньше всего хотелось бы, чтобы Испания и Англия объединились. О чем Мэри совершенно не задумывалась, так это о настроениях в народе. Вскоре стало ясно, что многочисленные приверженцы новой веры, а вместе с ними и те подданные, которых вопросы религии вообще не интересовали, не желают видеть своим государем иностранца. Затея с возведением на престол в качестве супруга королевы Эдуарда Куртенэ нравилась англичанам куда больше.
Мэри с каждым днем делалась все более и более непопулярной, а этого не должен допускать ни один монарх. Некоторое время спустя стали поговаривать, что за Эдуарда Куртенэ выдадут меня, и эта новость привела меня в ужас. Я вовсе не хотела спешить с замужеством, ибо мое будущее оставалось неопределенным. Я знала, что рано или поздно наступит роковой час, и тогда я не должна быть связана никакими узами.
Честно говоря, я рассчитывала на невольную помощь Гардинера, который наверняка воспротивился бы моему браку с молодым Куртенэ, ведь союз с потомком Плантагенетов лишь укрепил бы мое право на английский престол.
Мое положение было двусмысленным: с одной стороны, я продолжала считаться наследницей, с другой — преимущественным правом престолонаследия могли пользоваться и графиня Леннокс, дочь королевы Шотландской Маргариты, и даже герцогиня Суффолк, чья дочь Джейн по-прежнему сидела в Тауэре.
Страдая от подобной несправедливости, я стала хворать, у меня начались головные боли, и однажды королева обратила внимание на то, как я бледна.
43 
