Загнанная в угол, противница дала отпор.
– Первый раз слышу, что надо иметь право ходить на могилу.
– За могилу, как и за дом, кто-то платит.
– А если дом уже сорок лет стоит заброшенный, я думаю, даже посторонний…
– Кто вы такая? – повторила тетушка.
– Я уже сказала. Мисс Патерсон.
– Вы знали моего зятя?
– Вашего зятя? – воскликнула незнакомка. Она перевела взгляд на венок, потом на меня, потом на тетушку.
– А это, уважаемая, сын Ричарда Пуллинга.
– Семья. – Она произнесла это слово с испугом, как будто оно означало «враги».
– Так что, вы понимаете, – продолжала тетушка, – мы-то имеем определенные права.
Я не мог понять, отчего тетушка взяла такой резкий тон, и счел нужным вмешаться.
– С вашей стороны очень любезно приносить на могилу моего отца цветы. Вероятно, вам кажется странным, что я ни разу здесь не побывал…
– Это очень характерно для всех вас, – отозвалась мисс Патерсон, – для всех вас. Ваша мать даже не приехала на похороны. Была только я одна. Я и консьерж гостиницы. Добрый человек. – На глаза ей навернулись слезы. – Был дождливый, очень дождливый день, и консьерж взял с собой большой зонтик…
– Значит, вы знали моего отца. Вы были здесь, когда…
– Он тихо-тихо умер у меня на руках. – Мисс Патерсон имела обыкновение повторять слова, как будто она привыкла читать вслух детям.
– Очень холодно, – прервала нас тетушка. – Генри, венок ты уже положил, я возвращаюсь в гостиницу. Здесь не место для долгих бесед.
Она повернулась и пошла прочь; она словно признала свое поражение и теперь старалась отступить со всем возможным высокомерием, как какой-нибудь дог, который поворачивается спиной к беснующейся в дальнем углу жалкой шавке, делая вид, что просто не хочет размениваться по мелочам.
– Я должен проводить тетушку, – сказал я мисс Патерсон. – Не согласитесь ли вы зайти к нам сегодня вечером на чашку чаю? Я был совсем маленьким, когда умер отец, и, в сущности, не знал его. Мне бы следовало приехать сюда раньше, но, видите ли, мне казалось, что нынче никого не волнуют такие вещи.
– Я знаю, я старомодна, – сказала мисс Патерсон, – очень-очень старомодна.
– Но все-таки вы выпьете с нами чаю? В Мерис.
– Я приду, – испуганно, но с достоинством отвечала она. – Только скажите вашей тетушке… она вам тетушка?.. не надо на меня обижаться. Он умер так давно. Несправедливо ревновать ко мне, ведь мне до сих пор так больно, так больно.
Я в точности передал тетушке поручение мисс Патерсон, и тетя очень удивилась.
– Она в самом деле думает, что я ревную? Насколько я помню, я приревновала один раз в жизни Каррана, и этот случай навсегда отбил у меня охоту ревновать. Ты же знаешь, я не ревновала даже мсье Дамбреза…
– Вы можете передо мной не оправдываться, тетя Августа.
– Оправдываться? Нет, так низко я еще не пала. Просто я пытаюсь объяснить характер моих чувств, вот и все. Эта женщина и ее горе, по-моему, несовместимы. Не наливают хорошее вино в кофейную чашку. Она меня раздражает. И подумать только, именно она была возле твоего отца, когда он умирал.
– Очевидно, при этом еще был врач.
– Он бы не умер, не будь она такой курицей. Я в этом убеждена. Твоего отца всегда надо было встряхнуть как следует, чтобы привести в действие. Вся беда была в его внешности. Ричард был невероятно хорош собой. Ему не требовалось делать никаких усилий, чтобы покорить женщину. И он был слишком ленив, чтобы под конец оказать сопротивление. Будь с ним тогда я, уж он бы жил по сей день.
– По сей день?
– А что? Он был бы не намного старше мистера Висконти.
– Все-таки, тетя Августа, будьте с ней полюбезнее.
– Буду приторна, как патока, – пообещала она.
И я могу подтвердить, что в этот вечер она действительно старалась подавлять раздражение, какое вызывали у нее ужимки мисс Патерсон, а у нее их было еще много, помимо привычки повторять слова. У нее, к примеру, дергалась правая нога (в первый момент я решил, что тетушка ее пнула), а когда она глубоко задумывалась и надолго умолкала, то начинала постукивать зубами, как будто пробовала новые протезы. Мы пили чай в номере у тетушки, поскольку в этом миниатюрном небоскребе, стоявшем между двумя точно такими же близнецами, не было подобающей гостиной.
– Вам придется извинить нас, – сказала тетушка, – тут подают только индийский «Липтон».
– О, я люблю «Липтон», – запротестовала мисс Патерсон, – если позволите, один малюсенький-премалюсенький кусочек сахару.