2

Уилсон аккуратно вырвал страницу со стихами из «Даунхемца» и наклеил на оборотную сторону лист плотной бумаги. Он посмотрел листок на свет: теперь сквозь строки его стихотворения уже нельзя было прочесть спортивную хронику. Он старательно сложил листок и сунул в карман; там этот листок, наверно, и останется, а впрочем, кто знает?…

Он видел, как Скоби поехал в город, и с бьющимся сердцем, задыхаясь, почти как в тот раз, когда он входил в публичный дом, и даже с той же опаской – кому охота менять привычный ход жизни? – пошел вниз, к дому Луизы.

Уилсон мысленно прикидывал, как повел бы себя на его месте другой мужчина: сразу же соединить разорванные нити – поцеловать ее, как ни в чем не бывало, если удастся – в губы, сказать «Я по вас скучал», держать себя уверенно? Но отчаянное биение сердца – это позывные страха – мешало ему соображать.

– Вот наконец и Уилсон, – сказала Луиза, протягивая руку. – Я уж думала, что вы меня забыли. – Он принял ее руку как знак поражения. – Хотите чего-нибудь выпить?

– А вы не хотите пройтись?

– Слишком жарко, Уилсон.

– Знаете, я ведь с тех пор там не был…

– Где?

И он понял, что для тех, кто не любит, время не останавливается.

– Наверху, возле старого форта.

Она сказала безжалостно, не проявив никакого интереса:

– Ах да… да, я сама еще там не была.

– В тот вечер, когда я вернулся к себе, – он почувствовал, как проклятый мальчишеский румянец заливает ему щеки, – я пытался написать стихи.

– Кто? Вы, Уилсон?

Он воскликнул в бешенстве:

– Да, я, Уилсон! А почему бы и нет? И они напечатаны!

– Да я не смеюсь над вами, я просто удивилась. А кто их напечатал?

– Новая газета. «Круг». Правда, они платят гроши…

– Можно посмотреть?

У него перехватило дыхание.

– Они у меня с собой. На обороте было напечатано что-то просто невыносимое, – объяснил он. – Терпеть не могу весь этот модернизм! – Он жадно следил за выражением ее лица.

– Довольно мило, – сказала она малодушно.

– Видите, ваши инициалы!

– Мне еще никогда не посвящали стихов.

Уилсон почувствовал дурноту, ему захотелось сесть. Зачем только, думал он, идешь на это унижение, зачем выдумываешь, что ты влюблен? Он где-то прочел, что любовь выдумали трубадуры в одиннадцатом веке. Зачем это было нужно, разве мало нам похоти?

Уилсон сказал с бессильной злобой:

– Я вас люблю. – Он думал: это ложь, пустые слова, которые хороши только на бумаге. Он ждал, что она засмеется.

– Ох, нет, Уилсон. Неправда, – сказала она. – Это просто тропическая лихорадка.

Тогда он ринулся, очертя голову:

– Больше всего на свете!

Она ласково возразила:

– Такой любви не бывает, Уилсон.

Он бегал по комнате – короткие штаны шлепали его по коленкам – и размахивал листочком из «Даунхемца».

– Вы не можете не верить в любовь. Вы же католичка. Разве бог не любит всех на свете?

– Он – да. Он на это способен. И очень немногие из нас.

– Вы любите мужа. Вы же сами мне говорили. Из-за этого вы и вернулись.

  83