Луиза грустно призналась:
– Наверно, люблю. Как умею. Но это совсем не та любовь, которую вы себе выдумали. Никакой чаши с ядом, роковой судьбы, черных парусов. Мы не умираем от любви, Уилсон, разве что в книгах. Да еще какой-нибудь мальчишка сдуру, – и то у него это только поза. Давайте не становиться в позу, Уилсон: в нашем возрасте это уже не забавляет.
– Я не становлюсь в позу, – сказал он с той яростью, в которой сам отчетливо чувствовал фальшь. Он встал перед книжным шкафом, словно призывая свидетеля, о котором она забыла: – Что ж, и у них всех – только поза?
– Не совсем. Вот почему я люблю их больше, чем _ваших_ любимых поэтов.
– И все же вы вернулись. – Лицо его озарилось недобрым вдохновением. – А может, это была просто ревность?
– Ревность? Господи, к кому же я могу ревновать?
– Они ведут себя осторожно, – сказал Уилсон, – но не так осторожно, чтобы люди ничего не знали.
– Я не понимаю, о ком вы говорите?
– О вашем Тикки и Элен Ролт.
Луиза ударила его по щеке, но задела нос; из носу обильно пошла кровь.
– Это за то, что вы назвали его Тикки, – сказала она. – Никто не смеет его так называть, кроме меня. Вы же знаете; как он это ненавидит. Нате, возьмите мой платок, если у вас нет своего.
– У меня сразу начинает идти кровь. Вы не возражаете, если я прилягу?
Он растянулся на полу, между столом и шкафом для продуктов; вокруг ползали муравьи. Сперва в Пенде Скоби видел, как он плачет, а теперь – вот это.
– Хотите, я положу ключ вам за шиворот? – спросила Луиза.
– Не надо. Спасибо.
Кровь запачкала листок из «Даунхемца».
– Вы уж меня, пожалуйста, простите. У меня ужасный характер. Но это вас излечит, Уилсон.
Если живешь только романтикой, от нее нельзя излечиться. В мире слишком много бывших служителей той или иной веры; право же, лучше делать вид, будто еще во что-то веришь, чем блуждать во враждебной пустоте, полной жестокости и отчаяния. Он упрямо настаивал:
– Меня ничто не излечит, Луиза. Я вас люблю. Ничто, – повторял он, орошая кровью ее носовой платок.
– Вот странно, если бы это было правдой! – сказала она. Он вопросительно хмыкнул, лежа на полу. – То есть если бы оказалось, что вы один из тех, кто в самом деле умеет любить. Раньше я думала, что Генри умеет. Было бы странно, если бы оказалось, что умеете вы.
Уилсона вдруг охватил нелепый страх, что теперь его примут за того, за кого он себя выдает, – чувство, которое испытывает штабной писарь: он врал, что умеет водить танк, а теперь началась атака и он видит, что хвастовству его поверили. Признаться, что он ничего не умеет, кроме того, что вычитал в технических журналах, уже поздно… «Печальная любовь моя! Ты ангел, ты и птица!»
Уткнувшись носом в платок, он благородно признал:
– Думаю, что и он любит… конечно, по-своему.
– Кого? – спросила Луиза. – Меня? Эту Элен Ролт, на которую вы намекаете? Или только себя?
– Я не должен был вам ничего рассказывать.
– Значит, это неправда. Давайте говорить начистоту, Уилсон. Вы себе не представляете, как я устала от утешительной лжи. Она красивая?
– О нет, нет! Ничего подобного!
– Конечно, она молодая, а я женщина средних лет. Но вид у нее после всего, что она пережила, наверно, довольно потрепанный.
– Да, вид у нее очень потрепанный.
– Но зато она не католичка. Счастливица. Она свободна!
Уилсон сел, прислонившись к ножке стула, и сказал с искренним жаром:
– Я вас очень прошу, не зовите меня Уилсоном!
– Эдуард. Эдди. Тед. Тедди.
– У меня опять пошла кровь, – сказал он жалобно и снова лег на пол.
– А что вы об этом знаете, Тедди?
– Пожалуй, лучше зовите меня Эдуардом. Я видел, как он выходил из ее дома в два часа ночи. И он опять был у нее вчера после обеда.
– Он был на исповеди.
– Гаррис его видел.
– Да вы за ним, видно, следите.
– Я подозреваю, что он играет на руку Юсефу.
– Невероятно! Это уж вы перехватили.
Она стояла над ним, словно это был покойник; в руке он сжимал окровавленный платок. Оба не слышали, как подъехала машина и снаружи раздались шаги. Обоим было странно услышать голос из внешнего мира: в этой комнате было так уединенно, так душно, как в склепе.
– Что тут случилось? – произнес голос Скоби.
– Да просто… – сказала Луиза и растерянно развела руками, будто хотела спросить: с чего тут начнешь объяснять? Уилсон кое-как поднялся, и кровь сразу же закапала у него из носа.