– Возможно.
Скоби казалось, что он бросил в землю достаточно зерен – но для какой жатвы? Этого он и сам не мог бы сказать. Попрощавшись, он вышел на улицу, где ослепительно сияло солнце. Шлем он держал в руке, и раскаленные лучи били прямо по его редким седеющим волосам. Он призывал на себя кару всю дорогу до полицейского управления, но ему было в ней отказано. Последние три недели ему казалось, что люди, проклятые богом, находятся на особом положении; как молодежь, которую торговая фирма посылает служить в какое-нибудь гиблое место, – их выделяют из числа более удачливых коллег, облегчают им повседневный труд и всячески берегут, чтобы, не дай бог, их не миновало то, что им уготовано. Вот и у него теперь все идет как по маслу. Солнечный удар его не берет, начальник административного департамента приглашает обедать… Злая судьба от него, видно, отступилась.
Начальник полиции сказал:
– Входите, Скоби. У меня для вас хорошие вести.
И Скоби приготовился к тому, что от него отступятся снова.
– Бейкер сюда не едет. Он нужен в Палестине. Они все же решили назначить на мое место самого подходящего человека.
Скоби сидел на подоконнике, опустив на колено руку, и смотрел, как она дрожит. Он думал: ну вот, всего этого могло и не быть. Если бы Луиза не уехала, я никогда не полюбил бы Элен, меня не шантажировал бы Юсеф, я никогда не совершил бы с отчаяния этого поступка. Я бы остался собой, тем, кто пятнадцать лет живет в моих дневниках, а не разбитым слепком с человека. Но ведь только потому, что я все это сделал, ко мне пришел успех. Я, выходит, один из слуг дьявола. Он-то, уж заботится о своих. И теперь, думал он с отвращением, меня ждет удача за удачей.
– Я подозреваю, что вопрос решил отзыв полковника Райта. Вы на него произвели прекрасное впечатление.
– Слишком поздно, сэр.
– Почему?
– Я стар для этой работы. Сюда надо человека помоложе.
– Чепуха. Вам только пятьдесят.
– Здоровье у меня сдает.
– Первый раз слышу.
– Я сегодня как раз жаловался Робинсону в банке. У меня какие-то боли и бессонница. – Он говорил быстро, барабаня пальцами по колену. – Робинсон просто молится на Тревиса. Говорит, что тот сотворил с ним чудо.
– Бедняга этот Робинсон!
– Почему?
– Ему осталось жить не больше двух лет. Это, конечно, строго между нами, Скоби.
Люди не перестают друг друга удивлять: значит, этот смертный приговор вылечил Робинсона от воображаемых болезней, от чтения медицинских книг, от ходьбы из угла по своему кабинету! Так вот как бывает, когда узнаешь самое худшее. Остаешься с ним один на один и обретаешь нечто вроде покоя.
– Дай бог, чтобы всем нам удалось умереть так спокойно. Он собирается ехать домой?
– Не думаю. Скорее, ему придется лечь в больницу.
Скоби думал: эх, а я не понял тогда того, что вижу. Робинсон показывал мне самое заветное свое достояние: легкую смерть. Этот гад даст большую смертность, хотя, пожалуй, и не такую большую, если вспомнить, что делается в Европе. Сначала Пембертон, потом ребенок в Пенде, а теперь Робинсон… Нет, это немного, но ведь я не считаю смертей от черной лихорадки в военном госпитале.
– Вот так-то обстоят дела, – сказал начальник полиции. – В будущем году займете мое место. Ваша жена будет рада.
Я должен буду терпеливо вынести ее радость, думал Скоби без всякой злобы. Я виноват, и не мне ее осуждать или показывать свое раздражение.
– Я пойду домой, – сказал он.
Али стоял возле машины, разговаривая с каким-то парнем, который, увидев Скоби, скрылся.
– Кто это такой, Али?
– Мой младший брат, хозяин.
– Как же я его не знаю? Одна мать?
– Нет, хозяин, один отец.
– А что он делает?
Али молча вертел рукоятку стартера, с лица его лил пот.
– У кого он работает, Али?
– Что, хозяин?
– Я спрашиваю, у кого он работает?
– У мистера Уилсона, хозяин.
Мотор завелся, и Али сел на заднее сиденье.
– Он тебе что-нибудь предлагал, Али? Просил, чтобы ты доносил на меня – за деньги?
Ему было видно в зеркале лицо Али – хмурое, упрямое, скрытное, каменное, как вход в пещеру.
– Нет, хозяин.
– Мною интересуются и платят за доносы хорошие деньги. Меня считают плохим человеком, Али.
– Я ваш слуга, – сказал Али, глядя ему прямо в глаза.
Одно из свойств обмана, думал Скоби, – это потеря доверия к другим. Если я могу лгать и предавать, значит, на это способны и другие. Разве мало людей поручилось бы за мою честность и потеряло бы на этом свои деньги? Зачем же я буду зря ручаться за Али? Меня не поймали за руку, его не поймали за руку, вот и все. Тупое отчаяние сдавило ему затылок. Он думал, уронив голову на руль: я знаю, что Али честный слуга; я знаю его пятнадцать лет; мне просто хочется найти себе пару в этом мире обмана. Ну, а какова следующая стадия падения? Подкупать других?