27 
Демелса поняла, что у Нэтти из головы не выходит строгий наказ Джерарда и она заботится о том, чтобы вернуться в дом незамеченными.
Она безропотно согласилась с мнением няни, хотя отсюда было невозможно разглядеть, как седлают лошадей и готовят животных к старту, что ее всегда особенно занимало в прошлом.
Не успели они расположиться, как на противоположной стороне поля раздались радостные возгласы публики. Это означало, что в ложе появился король.
Эббот слышал от столичных конюхов, что еще на прошлой неделе были сомнения, сможет ли Его Величество присутствовать на скачках, так как у него случился жестокий приступ подагры.
Король, несомненно, прибыл, однако, в отличие от покойного отца, поехал к своему месту не по полю, перед трибунами, а сзади, за спинами собравшихся.
Приветственные возгласы слышались на всем пути Его Величества к королевской ложе. Потом король показался в окне своей ложи, и джентльмены, собравшиеся в галерее нижнего яруса, подняли шляпы.
Пару минут он так постоял, отвечая на приветствия, лишенные особого воодушевления Демелса успела разглядеть бриллиантовую звезду, сиявшую на груди Его Величества.
«Интересно, граф находится рядом с королем?»— подумала Демелса.
Она знала, что попадали в королевскую ложу лишь избранные.
Нэтти, которая всегда проявляла живейший интерес к королевским гостям и всем событиям при дворе, издалека умудрилась узнать герцога Йоркского и герцога Веллингтонского.
— А ты не знаешь случайно, кто та леди, которая стоит слева от короля? — спросила Демелса.
— Это леди Конингем, — сообщила Нэтти и поджала губы. Она не одобряла поведение фаворитки.
Как только прибыл король, начался первый заезд, после чего в скачках был сделан часовой перерыв на ленч.
Нэтти достала сандвичи. Они всегда брали с собой одни сандвичи, и обычно Демелса не обращала внимания на еду.
Но на этот раз девушка почему-то чуть ли не с завистью, на которую вообще-то была неспособна, рассматривала обильное угощение богатых посетителей скачек, расположившихся на пикник по обеим сторонам от площадки, на которой стояли экипажи.
Там были всевозможные холодные закуски, повсюду открывали бутылки с рейнвейном и шампанским.
День был очень жаркий, даже знойный. Это не помешало толпе зрителей с чрезвычайной живостью реагировать на очередной заезд, в котором, как и ожидалось, приз Грэфтон Свип достался Трансу, — Триста гиней в карман Его Величества, — прокомментировал Эббот.
Он еще раньше успел рассказать Демелсе, что герцог Йоркский ставил на Транса против жеребца по кличке Дюк.
Привезя Демелсу с Нэтти на состязания, Эббот на время исчез, и Демелса была уверена, что и он тоже сделал ставку на Транса.
Состязания подходили к концу.
Когда одна из лошадей графа Треварнона выиграла, Нэтти стала настаивать, чтобы молодая хозяйка покинула ипподром, но Демелса никак не желала пропустить четвертый, последний, заезд.
Она попробовала протестовать, но Нэтти была неумолима:
— Скачки продлятся пять дней, еще успеете насмотреться. Мы не должны рисковать. Пойдемте, мисс Демелса, вы же знаете, сколько мне всего надо переделать по дому.
Обратный путь занял на удивление мало времени — до окончания скачек дорога была пустая.
— Спасибо, Эббот! — воскликнула Демелса, когда двуколка заехала во двор. — Зрелище было восхитительное, я ни минуты не скучала.
— Это еще что, — сказал Эббот таким гордым тоном, словно он сам был устроителем скачек. — Завтра и в четверг будут самые захватывающие заезды. А если Моисей не возьмет Олбани Стейкс, клянусь, что я съем мою шляпу — Я уверена, что шляпа останется при тебе, — улыбнулась Демелса. — Моисей не может проиграть.
Она была готова бесконечно продолжать разговор на столь милую ей тему, но Нэтти заторопила барышню. Казалось, еще минута — и она силой потащит ее за собой к боковой двери, через которую в дом можно было попасть из сада.
В коридоре Демелса через дверку в резных панелях проникла в потайной ход, а Нэтти отправилась на кухню.
Поднимаясь по винтовой лестнице к себе в комнату, Демелса заново переживала волнующие моменты состязаний. Единственным неудобством была нестерпимая жара.
Демелса даже на секунду остановилась, чтобы снять шляпку.
В это время она с удивлением услышала незнакомый женский голос, доносившийся из холла:
— Раз его милости нет, я оставлю ему записку.
27 
