39 
В тот вечер, когда к нему пришли на прием Леон и Акуино, он отпустил остальных больных, прежде чем очередь дошла до этих двух незнакомцев. Он их не помнил, ведь его внимания постоянно требовали все новые лица. Терпение и терапия – тесно связанные друг с другом слова. Секретарша подошла к нему, потрескивая крахмалом, и положила на стол листок.
– Они хотят пройти к вам вместе, – сказала она.
Пларр ставил на полку медицинский справочник, в который часто заглядывал при больных: пациенты почему-то больше доверяли врачу, если видели картинки в красках – эту особенность человеческой психологии отлично усвоили американские издатели. Когда он повернулся, перед его столом стояли двое мужчин. Тот, что пониже, с торчащими ушами, спросил:
– Ведь ты же Эдуардо, верно?
– Леон! – воскликнул Пларр. – Ты Леон Ривас? – Они неловко обнялись. Пларр спросил: – Сколько же прошло лет?.. Я ничего о тебе не слышал с тех пор, как ты пригласил меня на свое рукоположение. И очень жалел, что не смог приехать на церемонию, для меня это было бы небезопасно.
– Да ведь с этим все равно покончено.
– Почему? Тебя прогнали?
– Во-первых, я женился. Архиепископу это не понравилось.
Доктор Пларр промолчал.
Леон Ривас сказал:
– Мне очень повезло. Она хорошая женщина.
– Поздравляю. Кто же в Парагвае отважился освятить твой брак?
– Мы дали обет друг другу. Ты же знаешь, в брачном обряде священник всего-навсего свидетель. В экстренном случае… а это был экстренный случай.
– Я и забыл, что бывает такой простой выход.
– Ну, можешь поверить, не так-то это было просто. Тут надо было все хорошенько обдумать. Наш брак более нерушим, чем церковный. А друга моего ты узнал?
– Нет… по-моему… нет…
Доктору Пларру захотелось содрать с лица другого жидкую бородку, тогда бы он, наверное, узнал кого-нибудь из школьников, с которыми много лет назад учился в Асунсьоне.
– Это Акуино.
– Акуино? Ну как же, конечно, Акуино! – Они снова обнялись, это было похоже на полковую церемонию: поцелуй в щеку и медаль, выданная за невозвратное прошлое в разоренной стране. Он спросил: – А ты что теперь делаешь? Ты же собирался стать писателем. Пишешь?
– В Парагвае больше не осталось писателей.
– Мы увидели твое имя на пакете в лавке у Грубера, – сообщил Леон.
– Он мне так и сказал, но я подумал, что вы полицейские агенты оттуда.
– Почему? За тобой следят?
– Не думаю.
– Мы ведь действительно пришли оттуда.
– У вас неприятности?
– Акуино был в тюрьме, – сказал Леон.
– Тебя выпустили?
– Ну, власти не так уж настаивали на моем уходе, – сказал Акуино.
– Нам повезло, – объяснил Леон. – Они перевозили его из одного полицейского участка в другой, и завязалась небольшая перестрелка, но убит был только тот полицейский, которому мы обещали заплатить. Его случайно подстрелили их же люди. А мы ему дали только половину суммы в задаток, так что Акуино достался нам по дешевке.
– Вы хотите здесь поселиться?
– Нет, поселиться мы не хотим, – сказал Леон. – У нас тут есть дело. А потом мы вернемся к себе.
– Значит, вы пришли ко мне не как больные?
– Нет, мы не больные.
Доктор Пларр понимал всю опасность перехода через границу. Он встал и отворил дверь. Секретарша стояла в приемной возле картотеки. Она сунула одну карточку на место, потом положила другую. Крестик раскачивался при каждом движении, как кадильница. Доктор затворил дверь. Он сказал:
– Знаешь, Леон, я не интересуюсь политикой. Только медициной. Я не пошел в отца.
– А почему ты живешь здесь, а не в Буэнос-Айресе?
– В Буэнос-Айресе дела у меня шли неважно.
– Мы думали, тебе интересно знать, что с твоим отцом?
– А вы это знаете?
– Надеюсь, скоро сможем узнать.
Доктор Пларр сказал:
– Мне, пожалуй, лучше завести на вас истории болезни. Тебе, Леон, запишу низкое кровяное давление, малокровие… А тебе, Акуино, пожалуй, мочевой пузырь… Назначу на рентген. Моя секретарша захочет знать, какой я вам поставил диагноз.
– Мы думаем, что твой отец еще, может быть, жив, – сказал Леон. – Поэтому, естественно, вспомнили о тебе…
В дверь постучали, и в кабинет вошла секретарша.
– Я привела в порядок карточки. Если вы разрешите, я теперь уйду…
– Возлюбленный дожидается?
Она ответила:
– Ведь сегодня суббота, – словно это должно было все ему объяснить.
– Знаю.
– Мне надо на исповедь.
39 
