Прежде чем открыть дверь кабинета, Элизабет для порядка легонько по ней постучала.
— Вы хотели меня видеть? — спросила она.
Джереми сидел за своим массивным столом из красного дерева. Он опустил голову и посмотрел на нее поверх узких очков. Миновало несколько неловких мгновений, а он все разглядывал ее.
— Заходите, — сказал он наконец. — И закройте за собой дверь.
Когда она впервые начала работать на агентство «Смит и Нобл», резкие смены настроения Джереми и манера его руководства нередко выбивали ее из равновесия. Но она научилась пережидать его гневные выпады, а уже после этого пыталась разобраться в причине вспышки. Она прошла через комнату и присела.
Джереми отшвырнул очки на стол и свирепо посмотрел на нее.
— Что вы там такое наговорили Амадо Монтойе, черт подери?
Эта атака застала Элизабет врасплох.
— Да просто была обычная светская беседа… не более того.
— Только не надо мне вешать лапшу на уши!
— А почему бы вам не перестать нервничать и не объяснить мне, в чем, собственно, дело?
— Похоже, он желает поручить вам руководство рекламной кампанией его вин. Не просто включить в ход кампании, обратите внимание, а именно поставить во главе ее.
— Но это же бессмыслица.
— Элизабет, хватит тут разыгрывать невинность. Что вы ему наговорили, чем так одурманили его?
Она попыталась припомнить подробности разговора двухнедельной давности.
— Ну, мы разговаривали о семьях.
Джереми наклонился вперед.
— О каких?
— О его… о моей… вообще о семьях. А какая, собственно, разница?
— И в ходе этой милой беседы вам, полагаю, удалось невзначай продемонстрировать свою грудь, чтобы уж наверняка гарантировать его внимание к себе?
Элизабет поднялась со стула и оперлась сжатыми кулаками о стол.
— Полегче на поворотах, Джереми. Вы прекрасно знаете, что это не в моем стиле. А кроме того, если бы я и хотела войти в эту сделку с Монтойя, я бы сама сказала что-то еще тогда, когда этот вопрос только возник. С чего бы это я стала теперь менять свое мнение?
— А с того, что если вы подумаете об уходе, то Монтойя был бы для вас весьма лакомым кусочком.
— Вам не хуже меня известно, что ни здесь, ни в Нью-Йорке нет ни одного рекламного агентства, которое не наняло бы меня просто по телефонному звонку. Эта сделка с Монтойя мне нужна не больше, чем рекомендательное письмо от вас. А теперь не угодно ли вам извиниться, а не то я…
— Должно быть, ваше тело его привлекло, — сказал Джереми то ли ей, то ли себе. — А все прочее лишено смысла. Ваша работа не могла произвести на него впечатления. Ведь всем известно, что вы никогда не занимались ни одним мало-мальски значительным делом.
Что-то внутри нее защелкнулось.
— Ну хватит, Джереми, я ухожу.
— А я еще с вами не закончил.
— Как бы это сказать достаточно просто, чтобы даже вы поняли… я увольняюсь.
— Нет, вы не можете.
— Ну, это мы посмотрим.
Джереми встал и обошел вокруг стола.
— Послушайте, ну если я что-то такое и сказал…
— Мне до смерти надоели ваши глупые обвинения, — сказала Элизабет, направляясь к двери.
— Но это же нечестно. Раньше вы никогда не жаловались.
И эта вздорная логика остановила ее. Она прижала ладонь ко лбу.
— Бог мой, а ведь это, пожалуй, верно.
— Ведь если кто-то делает что-либо, раздражающее вас, — продолжал Джереми, — то следует указать ему на это. А как же еще, по-вашему, он сможет понять?
Элизабет села. Неужели она способна уступать так легко? Куда же делось то справедливое негодование, сжигавшее ее всего какие-то секунды назад?
— Вот вы подумайте об этом сами. Ведь то, что я заподозрил вас в каких-то замыслах, не только логично, но и благоразумно. Вы же слишком долго играете в эти наши игры, чтобы теперь вдруг начать оспаривать их правила.
— Так и вам за все это время следовало бы узнать меня получше, а не обвинять в подобных вещах.
— Да откуда же взялся-то этот внезапный приступ простодушия? Черт подери, Элизабет, ведь я же ваш начальник! С чего это я стал бы считать, что вам что-то во мне не нравится?
Что ж, она лишилась почти всех оснований, чтобы настаивать на своем. И кроме того, ей вовсе не хотелось увольняться. Просто ее реакция сработала так же рефлекторно, как и у него.
— Может быть, на этом и остановимся? Мне надо работать.