112 
Я сидела в кабинете Алекса, на съемочной площадке «Уорнер Бразерс». В те дни, когда у меня не было занятий или настроения заниматься исследованиями, я лежала, свернувшись калачиком, на мягком диване, и ждала, пока он закончит дела, чтобы мы могли вместе поехать домой. Сегодня Алекс работает в звукозаписывающей студии над своим последним фильмом и вернется за мной только через несколько часов. Вздохнув, я взяла верхний сценарий и начала читать.
Через два часа я отбросила сценарий и поспешила по главной дороге на съемочной площадке «Уорнер Бразерс». Я слабо представляла, в какой из студий работает Алекс, поэтому вломилась в три комнаты, прежде чем нашла нужную. Он вместе со звукооператором склонился над электронной панелью, но, когда увидел меня, снял наушники.
Я не обратила внимания на его плотно сжатые губы — признак недовольства моим вторжением, хотя уже по одному виду Алекса было понятно, что позже меня отчитают за такое поведение.
— Ты должен пойти со мной, — сказала я тоном, не терпящим возражений.
Фильм «История моей жизни» начинался со сцены, в которой мужчина смотрит, как умирает его отец. В больничной палате, наполненной какими-то трубками, проводами и пикающими аппаратами, он склоняется к сухой, как пергамент, щеке и шепчет: «Я люблю тебя».
Сценарий был об отце и сыне, которые так и не смогли найти общий язык из-за противоположных взглядов на то, что значит быть мужчиной. Сын перестает общаться с властным и требовательным отцом, но возвращается домой, когда мать погибает в автокатастрофе. Сейчас он повидавший мир фотожурналист, а его отец так и остался необразованным крестьянином из Айовы. Сын сразу видит, насколько мало между ними общего. Им трудно ужиться в одном доме, когда женщина, которая всегда служила для них буфером, умерла.
По не вполне понятным причинам сын начинает делать фотоочерк о жизни своего отца, направленный против действующей власти, объективно представляя отца независимым фермером, который стал жертвой политики предельно допустимых цен и который не в состоянии выжить на деньги, вырученные от своего урожая. В ретроспективных эпизодах показаны события, которые возвели стену отчуждения между отцом и сыном; оставшаяся часть фильма посвящена тому, как постепенно рушится эта стена, когда сын откладывает камеру в сторону и работает в поле бок о бок с отцом. И, примерив его жизнь на себя, не оставаясь сторонним наблюдателем, начинает понимать отца.
Кульминацией фильма является великолепная сцена между отцом и сыном. Сын постоянно тянется к отцу, который продолжает держаться особняком, — они соприкасались считаные разы, когда работали рядом на кукурузном поле. Когда отец неодобрительно отзывается о его нынешней жизни, сын взрывается. Он кричит, что делал все от него зависящее, чтобы старик понял, кто он есть на самом деле, что любой другой отец гордился бы успехами своего сына и что он никогда бы не убежал на другой конец света, если бы его понимали в собственном доме. Отец качает головой и уходит. Когда отца уже нет рядом, сын замечает окружающую природу — простирающиеся вокруг поля, которые принадлежат его семье. И понимает, что в детстве стоял здесь и видел только границы этих зеленых полей, видел только то, что было по эту сторону горизонта.
А еще он понял, что отец в детстве притеснял его потому, что для него легче было предстать перед сыном в образе жестокого, властного тирана, чем признать, кем на самом деле он является — простым крестьянином, ничего не добившимся в жизни. Так пусть лучше его считают ублюдком, чем неудачником.
Во время страды устанавливается молчаливое перемирие, потому что в прошлом слова только отдаляли их друг от друга. В конце картины сын опубликовывает свой фотоочерк, который потом раскладывает на больничной койке своего отца, — впечатляющие снимки не жертвы или неудачника, а настоящего героя. В сценарии написано, что изображение постепенно исчезает. И финальная сцена: отец, моложе на несколько десятков лет, поднимает на руки улыбающегося мальчугана. Мы возвращаемся к началу. «Я люблю тебя», — говорит он. Конец фильма.
Я прочла сценарий и сразу поняла, что Алекс должен это сыграть. Но я понимала и то, что играю с огнем. Во время работы над ролью сына на поверхность может всплыть его собственная злость. А после сцен открытого противостояния отцу я могу столкнуться с гневом самого Алекса. И он вернется со съемочной площадки домой и облегчит эту новую саднящую боль, избив меня.
112 
