24 
— Мне кажется, в доме полно людей, которые могли бы присмотреть за собакой.
— Нет уж. Если у вас есть собака, то никому нельзя доверять ухаживать за ней. Вы еще не осмотрели дом? — спросил он.
— Не весь.
— Тогда я бы вас провел на экскурсию. Тут надо все знать. Иначе можно заблудиться. Стоит один раз не туда свернуть — и все. Ну так как же — показать вам дом?
Мне очень хотелось подружиться с ним, поэтому я решила принять предложение. Более того, мне самой хотелось осмотреть все, и я решила, что прогулку стоит отложить до конца экскурсии.
Я и вообразить себе не могла истинных размеров дома. В нем, я думаю, было около ста помещений. Каждая из четырех частей, составляющих этот каменный прямоугольник, представляла собой как бы самостоятельный дом, и заблудиться там, естественно, было очень легко.
— Легенда гласит, — рассказывал мне Люк, — что у одного из наших предков было четыре жены, которых он держал в раздельных домах, и долгое время они и не подозревали о существовании друг друга.
— Прямо как Синяя Борода!
— Может быть, и на самом деле рыцарь Синяя Борода был Рокуэллом… В нашей истории есть темные тайны, Кэтрин. Вы даже не знаете, в какую семью вы вошли!
Его светлые глаза смотрели на меня с удивлением и некоторой долей цинизма. Я сразу же вспомнила, как не хотел Габриел заранее говорить своей семье, что женится. Конечно, они видели во мне авантюристку, ведь Габриел унаследует не только этот дом, но и средства, которые позволят ему вести подобающий образ жизни, а также баронский титул, который перейдет к нему как к единственному сыну после смерти отца.
— Уже начинаю понимать, — проговорила я медленно.
Я ходила по всем этим комнатам и просто поражалась — сколько же их было! И все с высокими окнами, величественными потолками, нередко украшенными изящной резьбой, стенами, отделанными панелями, с мебелью других эпох. Там были большие погреба, кухни, где мне встречались слуги, которые, казалось, смотрели на меня с подозрением. Я увидела еще три таких же балкона, как тот, что был около нашей комнаты, внимательно осмотрела массивные каменные колонны, которые поддерживали их, и лица горгулий, которые, казалось, строили мне гримасы со всех сторон.
— Как же им нравились эти бесы и всякие прочие гротескные фигуры! — сказала я.
— Они служили для того, чтобы отпугивать непрошеных гостей, — сказал мне Люк. — Согласитесь, в них есть что-то ужасное. Они вроде бы предупреждают: «Держитесь подальше! Не то керклендские бесы схватят вас, вы и опомниться не успеете».
— Но когда-нибудь, наверное, им следовало и приветствовать гостей, — пробормотала я почти про себя.
— Думаю, они были в то время не очень-то гостеприимны и обходились своим обществом.
Когда мы вышли на галерею, Люк стал рассказывать мне о том, кто там изображен. Там был первый сэр Люк, который построил это поместье, — джентльмен свирепого вида в доспехах. Были Томас, Марк, Джон, несколько Мэтью и еще один Люк.
— Нас всегда называли библейскими именами, — сказал он. — Это характерная черта нашей семьи: Мэтью, Марк, Люк и Джон, Питер, Саймон, все что угодно… даже ангел Габриел. Я иногда называю его просто ангелом, хотя ему это не очень нравится. Это уж слишком. Более земные имена Марк или Джон были бы лучше. А это сэр Люк. Он умер молодым — прыгнул с балкона в западном крыле.
Я уставилась на молодого человека, изображенного на картине. Все картины были как живые — казалось, еще немного, и у них зашевелятся губы.
— А вот это Джон, — продолжал Люк, — который сто лет спустя решил умереть таким же образом. Странно, не правда ли? Хотя, я думаю, он просто последовал примеру Люка.
Я отвернулась. Разговор вызывал тяжелое чувство — я сама не знаю почему.
Когда я подошла к портрету женщины в шляпе с пером, как у Гейнсборо, я услышала рядом голос Люка.
— Моя прапрапра…бабушка. Я не очень уверен, сколько нужно этих «пра».
Я шла дальше вдоль галереи.
— А, вот и ваш свекор собственной персоной, — добавил Люк.
На меня смотрел молодой сэр Мэтью. Его струящийся мягкий галстук был верхом элегантности, как и зеленый бархатный жакет. Здесь у него было просто румяное (а не «винного» оттенка) лицо, глаза побольше, чем сейчас, и я поняла, что не ошиблась, думая, что в свое время он был повесой. Рядом был портрет женщины, его жены, — она была красива: это был хрупкий, изящный тип красоты, лицо ее выражало покорность. Так вот она — мать Габриела, подумала я, которая умерла вскоре после его рождения. А вот и портрет самого Габриела: он выглядел юным и невинным.
24 
