41 
— Что вы имеете в виду под разочарованием?
— Вам лучше знать. Габриел был очень чувствительным. Когда он понял, что женился… не по любви… ему показалось, что жизнь больше не имеет смысла, и тогда…
— Но это чудовищно! Вы, кажется, думаете, что он нашел меня в грязи и вытащил из нищеты! Но вы ошибаетесь. Я ничегошеньки не знала о распрекраснейшем доме его отца и его титуле, когда выходила за него замуж. Он мне ничего не сказал об этом до свадьбы.
— Так почему же вы вышли за него? По любви? — Он вдруг схватил меня за плечи и приблизил ко мне свое лицо. — Вы ведь не были влюблены в Габриела. Так? Ответьте мне. — Он потряс меня. Я почувствовала, как у меня закипает гнев против него, против его высокомерия и уверенности, что он во всем разобрался.
— Как вы смеете! — закричала я. — Отпустите меня немедленно!
Он подчинился и опять засмеялся.
— По крайней мере, я стряхнул с вас вашу невозмутимость, — сказал он. — Нет, — добавил он, — вы никогда не были, что называется, влюблены в Габриела.
— Возможно, — отрывисто бросила я, — ваши познания в области таких чувств слабы. Люди, которые так сильно любят себя, как вы, редко могут понять чувства, которые можно испытывать к другим.
Я отвернулась и пошла прочь, не поднимая глаз и тщательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о выступающие камни.
Он не сделал попытки пойти за мной, и я была благодарна ему за это. Меня трясло от ярости.
Итак, он предполагал, что я вышла за Габриела из-за денег и титула, который получила бы вместе с ними; и что еще ужаснее, он полагал, что Габриел все это понял и именно это и привело его к самоубийству. Поэтому в его глазах я была не просто охотницей за приданым, а убийцей.
Руины остались позади, я поспешила к дому.
«Почему я вышла замуж за Габриела?» — спрашивала я себя. Нет, это не была любовь. Я вышла за него из жалости… и, возможно, потому что хотела убежать от тоскливой жизни в Глен Хаус.
В эту минуту мне больше всего на свете хотелось покончить с этим периодом своей жизни. Я хотела навсегда оставить позади монастырь, Ревелз и всю семью Рокуэллов. Все это было результатом разговора с Саймоном Редверзом, но еще одна мысль не давала мне покоя: не поделился ли он своими сомнениями с другими и не поверили ли они ему?
Войдя в дом, я натолкнулась на Рут. Она только что вошла из сада с полной корзиной красных роз. Это напомнило мне о тех розах, которые она поставила в нашей комнате, когда мы вернулись после медового месяца, и о том, какую радость это доставило Габриелу. Я живо представила себе, как сто бледное тонкое лицо тогда порозовело от удовольствия, и мне было невыносимо вспоминать отвратительные намеки Саймона Редверза.
— Рут, — тут же выпалила я. — Я все время думала, что мне делать дальше. Так вот, я полагаю, что не смогу оставаться здесь… все время.
Она склонила голову и смотрела не на меня, а на розы.
— Поэтому, — продолжала я, — чтобы принять решение, я вернусь пока в дом к отцу.
— Ты знаешь, что здесь тебя всегда ждут, как дома, если только ты захочешь этого, — ответила она.
— Да, я знаю, Но здесь меня окружают печальные воспоминания.
Она положила свою руку мне на плечо.
— Я понимаю тебя, хотя все мы связаны этими воспоминаниями. Ты не успела приехать сюда — и сразу такая трагедия… Так что решай сама.
Я вспомнила полные цинизма глаза Саймона Редверза и опять почувствовала прилив гнева.
— Я уже решила. Сегодня я напишу отцу о том, что приеду. Я думаю, к концу недели меня здесь не будет.
На станции меня встретил Джемми Белл, и пока он вез меня к Глен Хаус узкими дорожками, я увидела вдали вересковую пустошь, и мне стало казаться, что я просто задремала по пути домой из школы, и все, что случилось со мной за это время, — просто сон.
Все было как в прошлый раз. Фанни вышла поздороваться со мной, а Джемми тем временем поставил двуколку в конюшню.
— Все такая же худая, как щепка, — традиционно прозвучало вместо приветствия. Она поджала губы и всем своим видом говорила: «Я так и думала. Я и не надеялась, что из этого замужества выйдет что-нибудь путное».
Отец был в холле, но обнял он меня еще более рассеянно, чем обычно.
— Бедное мое дитя, — проговорил он почти без всякого выражения. — Все это было так ужасно для тебя.
Но потом он положил руки мне на плечи и, отстранившись, заглянул мне в лицо. В его глазах засветилось сочувствие, и я впервые ощутила, что между нами существует истинно какая-то связь.
41 
