Особенно,... 
81 
— Это было совсем другое дело. Тогда я знала…
— Вы знали?
Она кивнула.
— А сейчас я не знаю, куда тебя поместить, понимаешь?
— Но я же здесь, перед вами!
Она склонила голову набок и стала похожа на птицу с блестящими глазками.
— Сегодня… завтра… на следующей неделе, возможно. А где ты тогда будешь?
Я твердо решила, что должна посмотреть на картину.
— Пожалуйста, — канючила я, — покажите мне.
Ей очень понравилось, что меня это так интересует: она чувствовала мое искреннее желание увидеть гобелен.
— Ну ладно, только тебе, — сдалась она. — И никому больше.
— Я никому не скажу, — пообещала я.
— Ну хорошо. — Она была как прилежный ребенок. — Иди сюда.
Она, подошла к шкафу и достала полотно, потом прижала картину к себе, чтобы я ничего не увидела.
— Дайте же мне посмотреть!.. — умоляла я.
Она развернула ее, все еще прижимая к себе. На картине был изображен фасад южного крыла. Перед домом на камнях лежало тело Габриела. Оно было так натурально изображено, что, глядя на него, я почувствовала приступ дурноты. Я не могла оторвать глаз: на картине было что-то еще! Рядом с Габриелом лежала моя Фрайди, ее маленькое тельце застыло. Без сомнения, она была мертва. Все это было ужасно.
Я, наверное, от потрясения ахнула, потому что тетя Сара довольно засмеялась. Мой ужас послужил ей лучшим комплиментом.
Я с трудом выговорила:
— Все выглядит таким… реальным!
— Оно и должно так выглядеть, — сказала она задумчиво. — Я видела, как он там лежал, вот так он и выглядел. Я спустилась вниз и посмотрела на него — до того, как его забрали.
— Габриел… — простонала я, не помня себя. Вид этой картины всколыхнул столько нежных воспоминаний, и теперь я представляла его очень ясно — впервые после утраты.
— Я сказала себе, — продолжала тетя Сара, — это будет темой моей следующей картины… И вот она.
— А Фрайди? — воскликнула я. — Вы ее тоже видели?
Казалось, она старается вспомнить.
— Видели, тетя Сара? — настаивала я.
— Это была преданная собачка, — сказала она. — Она погибла из-за своей преданности.
— А вы видели ее мертвой… как и Габриела?
Она опять нахмурилась.
— Вот же она, на картине, — сказала она наконец.
— Но там она лежит рядом с Габриелом. Ведь этого не было?
— Не было? — переспросила она. — Они убрали ее, да?
— Кто убрал ее?
Она вопросительно смотрела на меня.
— Кто убрал? — получилось, будто она спрашивает об этом у меня.
— Тетя Сара, вы ведь знаете, правда?
— Да, я знаю, — весело ответила она.
— Ну тогда скажите… пожалуйста. Это так важно для меня!
— Но ты же тоже знаешь!
— Если бы это было так! Вы должны сказать мне, тетя Сара. Знайте, это очень поможет мне.
— Я не помню.
— Но вы столько всего помните! Вы должны вспомнить такую важную вещь.
Лицо ее просветлело.
— Я знаю, Кэтрин. Это был монах.
Она выглядела такой невинной. Я понимала, что она помогла бы мне, если б только могла. Я видела, что она живет как бы в двух измерениях — в реальной жизни и в выдуманном ею мире. Эти измерения пересекаются, так что она не понимает, где кончается одно и начинается другое. Люди, живущие в этом доме, недооценивали ее. Ей поверяли свои тайны, не понимая, что ее мышление можно сравнить с повадками вороны, падкой на все яркое и блестящее. Так и она самые яркие впечатления хранила в своей памяти.
Я опять посмотрела на картину. Теперь, когда у меня притупилось первое впечатление от того, что я увидела Габриела и Фрайди мертвыми, я заметила, что закончена только одна сторона. Остальная ее часть оставалась пустой.
Сара как будто прочитала мои мысли, что еще раз говорило о том, что ее наблюдения, если их можно так назвать, были очень проницательными.
— Это все из-за тебя, — сказала она.
В эту минуту она была похожа на пророка, от которого будущее, таящееся для всех нас во мгле неизвестности, было отделено лишь полупрозрачной пеленой.
Я молчала: она подошла ко мне и взяла за руку выше локтя. Прикосновение ее горячих пальцев ощущалось даже сквозь ткань рукава.
— Я не могу закончить, — капризно проговорила она. — Я не знаю, куда поместить тебя… понимаешь? Она повернула картину к себе, чтобы я ее не видела, и прижала к груди. — Ты не знаешь. Я не знаю. Но монах-то знает… — Она вздохнула. — Да, нам придется подождать. Какая досада! Я не могу начинать другой, пока не закончу этот.
81 
