Особенно,... 
32 
О Господи, он просто неотразим!
— Я буду рада. В четверг вечером благотворительный бал в отеле «Мариотт». Моя мама в комитете. Я могу устроить билетик, если Саске захочется к нам присоединиться.
Саска не колебалась ни секунды.
— Я с удовольствием.
Сев в машину следом за Мишель, Никос со смешком спросил:
— Ты что, находишь удовольствие во всем этом?
Мишель повернулась к нему с сияющей улыбкой.
— Ну почему же нет, дорогой! Матап обрадуется, что будет пристроен еще один билет, а Саска прекрасно проведет вечер.
— А ты, pedhakimou? Ты как проведешь его?
— Прекрасно. Буду наблюдать за тобой.
— Будем по-прежнему играть свои роли? Ну что ж, разве не этим мы занимаемся подчас и в бизнесе, и в обществе…
— Надо сказать, у тебя получается великолепно.
— Позволь мне сделать тебе такой же комплимент.
— Если мы хотели убедить кого-то в том, что у нас роман, то с этой точки зрения вечер удался, мне кажется.
Никос не ответил, осторожно проезжая перекресток. Мишель больше ничего не сказала, и они оба молчали до самого дома.
— Тебе совсем ни к чему здесь оставаться, — твердо сказала она, когда он вместе с ней вошел в лифт и нажал кнопку пятнадцатого этажа.
— Мы это уже решили.
— Вчера было другое дело.
Двери лифта открылись, Мишель вытащила ключи.
— Вовсе нет.
Она пересекла устланный ковром холл и отперла дверь.
— Что ты имеешь в виду под этим «вовсе нет»?
Никос тряхнул головой.
— У тебя или у меня? Это не имеет значения. Но вместе.
— Я не думаю, чтобы Джереми попытался проникнуть в дом, а даже если и попытается, вряд ли ему это удастся.
Никос стоял, засунув руки в карманы брюк и насмешливо усмехаясь.
— Думаешь, у него не хватит соображения представиться каким-нибудь разносчиком? — Он продолжал, не дав Мишель открыть рот: — Или еще как-нибудь обдурить консьержа?
Неделю назад такая мысль и в голову бы ей не пришла, но теперь она призадумалась. Ответ, который напрашивался, был неприятен.
— И ты, как я понимаю, решил идти до конца, — устало произнесла она.
— Вот именно.
Мишель молча отвернулась и пошла через коридор на кухню. Надо чего-нибудь попить, а то столько съедено, да еще это шампанское… Сладкий горячий чай — вот что ей нужно.
Мишель наполнила водой электрический чайник, достала чай в пакетиках, чашку, сахар и молоко и застыла, ожидая, пока закипит вода.
Она просто кожей чувствовала присутствие Никоса, как он молча следит за тем, что она делает — наливает кипяток в чашку, насыпает сахар и подливает молоко.
Нет, это невыносимо — если он и дальше будет тут стоять и смотреть, она не выдержит и что-нибудь бросит в него.
Мишель положила ложку в раковину и повернулась лицом к Никосу. Лучше бы она этого не делала. Его взгляд притягивал и не давал отвести глаз, и она почувствовала себя, словно мышь, попавшая в мышеловку. Все вокруг как-то сжалось и потускнело, был только этот гипнотизирующий взгляд.
— Спорь, ругайся со мной, сопротивляйся, — проговорил он тихо, подойдя совсем близко, — но только не отворачивайся от меня и не уходи. — Он взял ее подбородок указательным и большим пальцем и приподнял: — Никогда.
От этого глубокого, требовательного взгляда просто некуда было деться, и Мишель явственно ощутила, как в душе поднимается чувство протеста.
— Нет, ничего не говори, — прошептал он, когда она открыла рот, чтобы сказать наконец все, что она о нем думает.
— Почему это?
Он приблизил к ней лицо, легко коснулся губами уголка ее рта и вдруг впился в губы таким жарким поцелуем, что у нее прервалось дыхание и она еле устояла на ногах.
Затем напор ослабел, и она чуть не застонала, когда он принялся медленно и мучительно, как в прошлый раз, целовать ее, заставив раздвинуть губы, и ей стоило огромных усилий не отвечать ему. Только сил хватило ненадолго.
Огонь, вспыхнувший где-то внутри, стремительно охватил ее всю, и Мишель, дрожа, словно в лихорадке, обхватила его за шею, вжалась в него всем телом и вся будто растворилась в нем.
Прошло Бог знает сколько времени, прежде чем он чуть-чуть отодвинулся и легонько провел пальцем по краям ее вспухших губ.
— Здесь же никого нет, зачем притворяться? — прерывисто спросила она.
Он улыбнулся:
— А кто говорит, что это притворство?
Его рука каким-то завораживающим движением скользила вдоль ключицы, и Мишель с трудом подавила судорожный вздох, когда он вдруг наклонился и приник губами к ямочке у горла.
32 
