102 
Сознание вернулось к ней сразу, а вместе с ним — боль, такая резкая, что она задохнулась, охнув от неожиданности. Тело ее, свернутое калачиком, свело жестокой, мучительной судорогой, словно оно пыталось выдавить из себя переполнявший ее холод. Она услышала собственный голос: всхлипы, беспомощные стоны, но ничего не могла с этим поделать — как не могла распрямить тело.
Она понимала, что лежит на камне в одежде, украденной ею в Бернардгольде, — только теперь она насквозь промокла и снаружи на нее наросла корка льда. Ее окружали сводчатые стены из грубого камня — судя по всему, они и защищали ее от продолжавшего завывать ветра. Значит, пещера. И костер, освещавший ее и даривший тепло, от которого по всему телу разбегалась эта колющая боль.
Она понимала, что замерзает и что ей необходимо двигаться, снять с себя мокрую одежду и подобраться ближе к огню, пока она еще не провалилась обратно в темноту, из которой нет возврата.
Она попыталась.
И не смогла.
Страх захлестнул ее. Не возбужденный, не внезапный, как молния, но медленный, холодный, полный неумолимой логики страх. Чтобы выжить, ей надо двигаться. Но она не может двигаться. Значит, ей не выжить.
Ужаснее всего — беспомощность перед происходящим. Она хочет лишь пошевелиться, распрямить сведенное судорогой тело, подползти ближе к огню — простейших вещей, которые она обыкновенно делала автоматически. Но и этого она не может, а значит, умрет. Слезы заволокли пеленой ее глаза — но и слезы были какие-то вялые, безжизненные.
Что-то заслонило от нее огонь. Человеческая фигура. Рука — тяжелая, теплая — восхитительно теплая — легла ей на лоб.
— Надо нам снять с тебя эту одежду, — пророкотал Бернард неожиданно мягко. Он шагнул к ней, и она почувствовала, что он поднимает ее — легко, как ребенка. Она попыталась сказать ему что-нибудь, но смогла только съежиться еще сильнее и беспомощно всхлипнуть.
— Знаю, знаю, — пророкотал он. — Ты отдыхай. — Стащить с нее обледеневшие штаны оказалось делом сложным, но не слишком: они были ей велики. За штанами последовало все остальное, пока она не осталась в одном белье. Руки и ноги, казалось, уменьшились в размерах, так они сморщились. Пальцы распухли.
Бернард снова опустил ее, на этот раз ближе к огню, и тепло окутало ее, снимая напряжение в сведенных мышцах и связанную с этим боль. Наконец-то она хоть отчасти смогла совладать со своим дыханием, хотя дрожь все не проходила.
— Вот, — сказал Бернард. — Эти тоже промокли, но я подсушил их немного перед костром.
Он снова приподнял ее, накинул рубаху — немного сырую, но теплую от огня. Он не стал продевать ей руки в рукава — просто завернул ее в рубаху как в одеяло, и она блаженно свернулась в ней. Потом открыла глаза и посмотрела на него.
Она лежала, свернувшись на боку. Бернард сидел, подобрав под себя ноги, протянув руки к огню, раздетый до пояса. Огонь играл на его поросшей темными волосами груди, на его мускулистом торсе, высветил несколько старых шрамов. Кровь запеклась на его разбитых губах, а на щеке темнел огромный синяк; впрочем, такие же украшали его грудь и живот.
— Т-ты нашел меня, — произнесла Амара, помолчав минуту. — Ты вытащил меня из воды.
Бернард посмотрел на нее, потом снова повернулся к огню и кивнул.
— Я не мог не сделать этого. Ты остановила этого человека.
— Только на пару секунд, — возразила она. — Я не смогла бы удерживать его долго. Он мечник. Хороший. Если бы река не вышла из берегов…
Бернард махнул рукой.
— Не этого. Того, который пустил стрелу в Тави. Ты спасла жизнь моему племяннику. — Он посмотрел на нее сверху вниз. — Спасибо.
Она почувствовала, что краснеет, и отвела взгляд.
— О… Всегда пожалуйста. — И после недолгой паузы спросила: — Ты не замерз?
— Немного, — признался он и махнул рукой в сторону одежды, разложенной на камнях у огня. — Брутус пытается перевести часть тепла в камни под одеждой, но, боюсь, в этом он не слишком силен. Ничего, высохнет.
— Брутус? — переспросила Амара.
— Моя фурия. Пес, которого ты видела.
— А, — кивнула она. — Ясно. Дай-ка я. — Она закрыла глаза и прошептала команду Циррусу. Воздух у огня дрогнул, и дым, а вместе с ним и волны тепла потянулись к сохнущей одежде. Амара открыла глаза, полюбовалась работой Цирруса и кивнула. — Так она высохнет быстрее.
— Спасибо, — сказал Бернард. Он обхватил себя руками за плечи, справляясь с дрожью. — Ты знаешь тех двоих, которые гонятся за Тави?
102 
