Да, сама безупречность, если не считать красных пятен ожогов.
— Позволь мне взглянуть на спину… — У него перехватило дыхание, когда он развернул ее и увидел такие же следы на спине и попке. — Пандора!
— Уверена, что выглядит намного хуже, чем есть на самом деле, — попробовала заверить она его.
— Стой, где стоишь, — распорядился он. Намочил одно из полотенец и принялся нежно стирать сажу с ее сливочной кожи. — Скажешь, если будет больно.
— Уверена, не будет, — проговорила она севшим голосом.
Руперт сосредоточился на том, чтобы протереть ей спину, не касаясь ожогов, потом аккуратно вытер ее свежим пушистым полотенцем.
— Теперь я нанесу мазь. Коже может стать холодно. Не хотелось бы причинить тебе боль.
Он принялся смазывать ей плечи и спину. Пандора бессознательно вздрогнула, Руперт застонал и опустился ниже, к приличной ране на попке.
Она не могла сказать, какое из чувств теперь преобладало — боль или удовольствие. Боль вызывала мазь, которая и впрямь сильно холодила, а удовольствие — нежность, с которой Руперт наносил эту мазь на чувствительные участки кожи, не только залечивая ожоги, но и возбуждая…
У нее захватило дух, когда он сел на кровать и обхватил коленями ее ноги, смазывая округлости попки, пальцы легко летали над кожей, словно два крыла. Вверх-вниз и по кругу. И снова. И еще раз. По спине пробежали мурашки, стоило им пройтись по расселине между полушариями.
— Руперт! — возмутилась она.
— У тебя просто прелестная попка. — И снова его пальцы проникли в расселину.
Сгорая от стыда, она обернулась и посмотрела на него через плечо, но увидела лишь золотистые кудри склоненной головы. Он целиком предавался выполнению своего задания, его теплое дыхание ласкало разгоряченную кожу.
— Не думаю, что там тоже есть ожоги.
— Нет. — Руперт даже не поднял глаз, хотя знал, что она смотрит на него. Его взгляд был прикован к ее попке, руки вновь и вновь гладили бледные полушария, сжимали их, ласкали, расселина между ними так и притягивала его.
— Руперт! — Он услышал, как Пандора задохнулась, когда он снова поддался соблазну и коснулся ее там.
— Идеально. Просто идеально, — пробормотал он, неохотно отрываясь от изумительных округлостей и разворачивая ее к себе лицом. Она покачнулась, не удержав равновесия, и он поймал ее за плечи.
Его дыхание участилось, когда он увидел прямо перед собой соблазнительную белую грудь, увенчанные розовыми сосочками, давно восставшая плоть болезненно запульсировала. Руперт подался вперед.
— Что ты делаешь?! — испуганно вскричала Пандора, положив ему руки на плечи и ощутив через тонкую материю, насколько горяча его кожа.
Он посмотрел на нее снизу вверх, его губы были всего в дюйме от ее груди.
— Я всего лишь потянулся за полотенцем, — прохрипел он.
Не отрывая от нее взгляда, он наклонился к тазику у нее за спиной и отжал лишнюю воду, потом опустил глаза и принялся нежно вытирать кожу вокруг груди.
Пальцы Пандоры судорожно впились в его плечи, полотенце остужало грудь, соски стали еще более яркими.
Она пыталась убедить себя в том, что виной всему холодное полотенце, именно поэтому она так вцепилась в Руперта, пока он производил свои манипуляции, но в душе знала, что обманывает себя. Его близость и прикосновения рук заставляли ее трепетать изнутри и снаружи.
Она закрыла глаза в попытке отгородиться от интимной сцены, от соблазна видеть золотистую голову Руперта, низко склонившуюся к ее обнаженной груди. Его горячее дыхание теперь обжигало ей кожу, крохотные волоски на руках и шее встали дыбом.
— Руперт, я не думаю… О! — вскрикнула Пандора. Глаза ее широко распахнулись, когда он принялся целовать ее обожженную кожу, а потом снова зажмурились, и она отдалась приятным ощущениям, разлившимся по телу от прикосновений его губ к груди.
— Говорят, больное место надо поцеловать, Пандора, — прошептал он, даря ее коже еще один поцелуй, уже выше, близко, так близко от соска, что ей почудилось, будто он целует ее туда.
Если бы Пандора чуть-чуть повернулась, до боли сжавшийся розовый пик оказался бы прямиком у него во рту и она опять пережила бы тот экстаз, который он подарил ей в карете…
— Здесь тоже болит?
Она почувствовала нежное прикосновение пальца к соску, и одного этого вполне хватило, чтобы задохнуться от удовольствия.