54 
Оставалось только придумать, как, собрав вещи, уйти из дома без ведома Джайлса и сесть в почтовую карету.
Селеста знала, что может положиться только на Нану, что та поможет, даже если и не одобрит ее бегство.
Главное — чтобы Джайлс не догадался о ее намерениях.
Если все удастся, его планы выдать ее замуж за лорда Кроуторна и вернуться к прежней беззаботной жизни в Лондоне рухнут как карточный домик.
— Теперь только Нана может мне помочь, — прошептала Селеста и, надежно спрятав сундучок, спустилась в гостиную.
Часы на церкви пробили два пополуночи. Селеста, ворочавшаяся в постели с десяти вечера, встала с кровати, подошла к окну и сдвинула штору.
В чистом небе висела бледная луна, заливавшая весь мир дрожащим серебристым светом.
Ночь выдалась душная, и в комнате не хватало свежего воздуха.
Селеста вернулась к кровати, надела сшитый Наной легкий халат, который носила обычно поверх батистовой ночной сорочки, затянула потуже пояс, сунула ноги в домашние тапочки и осторожно выскользнула в коридор.
В доме царила тишина.
Она ожидала услышать храп в комнате брата — в прошлую ночь его было слышно издалека, — но на этот раз из его спальни не доносилось ни звука. Более того, дверь в комнату была открыта.
Наверное, остался внизу, в гостиной, подумала Селеста. Напился, не смог подняться и уснул в кресле.
Она тихонько сошла по лестнице и, не заглядывая в гостиную, повернула к задней двери.
Сад встретил ее ароматами розы и акации.
Под кустами шуршали какие-то мелкие зверьки, вдалеке ухала сова.
Отправляясь прогуляться, Селеста надеялась хотя бы на время забыть о заботах, одолевавших ее со всех сторон и не дававших уснуть. Правильно ли она поступает, уходя из дома?
Остаться — означало уступить требованиям Джайлса и выйти замуж за лорда Кроуторна, а Селеста с самого начала решила для себя, что этому не бывать.
Она нисколько не преувеличивала, когда сказала брату, что скорее умрет, чем согласится стать леди Кроуторн.
Достигнув живой изгороди, девушка остановилась — перед ней во всей красе стоял Монастырь.
Необыкновенное, великолепное зрелище предстало в ночной тиши.
Чистый лунный свет позволял рассмотреть и елизаветинскую крышу, и каминные трубы, и створчатые окна.
Селеста всегда, даже ребенком, ощущала особенную духовную, почти священную атмосферу этого места, созданную в давние времена монахами и сохранившуюся вопреки течению времени.
Это был ее дом, и теперь он принадлежал человеку, которого она любила.
Интересно, скоро ли граф привезет туда невесту? Ей вспомнились слова леди Имоджен о том, что Монастырь — идеальное место для бала-маскарада.
«Я бы с удовольствием оделась домашним привидением — там обязательно должен быть призрак!»
А может быть, призрак, бродящий по имению, — это она сама?
Может быть, если она станет призраком, граф будет чаще ее вспоминать?
Думать о нем, зная, что он рядом, спит в главной спальне, было невыносимо, и Селеста, отвернувшись от Монастыря, направилась в другую сторону.
Заросшая мхом тропинка вела туда, где кусты живой изгороди подходили к сосновому лесу, окружавшему дом сзади и защищавшему его от постоянно дующих с моря северо-восточных ветров.
Неслышно шагая по пружинящей мягкой подстилке, Селеста приближалась к дому, который оставался пока скрытым деревьями.
Занятая своими мыслями, она остановилась вдруг как вкопанная, услышав впереди мужские голоса.
Кто бы это мог быть?
Будь жив отец, она подумала бы, что это егерь, либо вышедший на ночную охоту, либо высматривающий браконьеров.
Но после смерти отца всех егерей отпустили, а о новых, если бы граф взял кого-то, уже говорили бы в деревне.
Если это не егеря, то кто же тогда? И что могут эти люди делать ночью в лесу?
Движимая любопытством и скрытая деревьями, Селеста повернула на голоса.
Подойдя ближе, она раздвинула густые листья рододендронов и увидела небольшую песчаную полянку. Под раскидистой елью сидели двое незнакомых мужчин.
За полянкой начиналась тропинка, которая, как знал здесь каждый, вела к Монастырю.
— Который час? — низким голосом спросил один из незнакомцев.
Грубоватая внешность незнакомцев подчеркивалась шейными платками и надвинутыми на глаза шляпами, а характерный выговор выдавал в спрашивавшем кокни[14].
54 
