41 
— Ладно, хочешь меня ненавидеть — давай. Но себя-то ты зачем наказываешь? Ведь ты же любишь компанию, и ты ей нужен.
— Гриффин сумеет возглавить компанию. Даже Купер с этим справится.
— А если Холлистер умрет раньше и все перейдет государству?
— Мне все равно. — Далтон вдруг понял, что это действительно так. — Я не хочу иметь с его грязными махинациями ничего общего.
— Но почему? Неужели ты влюбился и думаешь, что любовь тебя полностью изменит?
— Я этого не говорил. — Разумеется, он полюбил, но не стоит давать в руки матери такое оружие.
— Можешь и дальше не говорить, вот только с чего ты вдруг стал задумываться о таких пустяках, как моральные принципы?
— Я не хотел скатываться до банальностей, но пусть будет по-твоему — я хочу измениться, стать лучше, по крайней мере лучше, чем Холлистер.
— А ты думаешь, она вся такая прекрасная и безупречная? Пусть отец ее и не помнит, зато я хорошо помню, как эта маленькая шлюшка все время крутилась вокруг тебя.
— Думаешь, сможешь очернить ее в моих глазах?
— А зачем? Вряд ли у меня это получится лучше, чем у ее бабушки.
— Ты говоришь о той женщине, что безупречно вела наше хозяйство тридцать лет?
— Я говорю о женщине, что стащила у нас сотни тысяч долларов.
Какое-то время Далтон молча разглядывал мать, а потом развернулся и пошел прочь.
— Ты мне не веришь?
— Конечно нет. Эта женщина была чуть ли не святой и никогда не стала бы воровать, тем более у нас.
— Я могу это доказать.
— Ладно. — Далтон еще никогда не видел мать в таком отчаянии. — И почему же ты считаешь, что женщина, которая фактически вырастила твоих детей и которой ты безоговорочно доверяла тридцать лет, что-то у нас украла?
— За последнюю пару лет, что она здесь работала, у нас из дома пропало около половины миллиона долларов. А этими деньгами могли распоряжаться лишь три человека — Матильда, твой отец и я.
— Может, Холлистер…
— И когда его волновали домашние дела?
Далтон просто не мог поверить в услышанное.
Он всегда твердо верил, что Матильда относится к тем людям, которые точно отсчитывают сдачу до последнего цента. С другой стороны, мать могла пойти на многое, чтобы добиться желаемого, но никогда не стала бы так нагло врать. Ведь ее слова легко проверить.
— Ладно, может, ты и права, но к чему ты это сейчас говоришь? Лэйни не отвечает за поступки своей бабушки.
Мать глядела на него с таким довольным видом, что Далтон сразу понял, что она собирается сказать.
— А кто, по-твоему, сейчас распоряжается деньгами Матильды? Да и как бы иначе она смогла поместить бабушку в такое дорогое заведение? Ты готов поручиться, что Лэйни ничего не знает о происхождении этих денег?
«Нет, не готов».
— Лэйни должна была знать, откуда взялись эти деньги, должна была знать, что ее бабушка — воровка. Она тебе об этом ничего не говорила? — Мать уже откровенно издевалась, произнося все это притворно сочувственным тоном.
Далтон молча переваривал услышанное, пытаясь не обращать внимания ни на довольную физиономию матери, ни на собственные страдания.
Лэйни ему не доверяет. И никогда не доверяла. Ему не доверяет женщина, которую он еще вчера сжимал в своих объятиях, та женщина, с которой он занимался любовью и которую любил. Не доверяет настолько, что даже не нашла в себе сил, чтобы самой во всем признаться.
И что еще хуже, мать все это наговорила в двух шагах от открытой двери в комнату Холлистера. Ведь пусть отец и разваливается на куски после трех сердечных приступов, но слышит-то он по-прежнему замечательно.
Далтон бросился к отцу и склонился над его кроватью. В глазах отца плескалась незамутненная радость, он ликовал при виде страданий собственного сына еще откровеннее, чем сама Каро минуту назад. Неудивительно, ведь теперь он знает слабое место Далтона.
Был бы Холлистер хоть немного поздоровее, то Далтон не удержался бы и хорошенько его тряхнул за шкирку, но сейчас ему пришлось ограничиться одними словами:
— Я знаю, ты все слышал, но если ты хоть пальцем тронешь Лэйни и Матильду, то я…
— Что — ты? Я уже одной ногой в могиле. Что ты мне сделаешь?
— Не сомневайся, я найду, что с тобой сделать. Я докопаюсь до того, чем ты занимался в Виктории, очерню твою память, а потом по кирпичику разнесу «Инновации Кейна».
— Оказывается, у тебя все-таки есть яйца. — Холлистер улыбнулся еще шире.
41 
