Особенно,... 
67 
Поппи была шокирована еще больше, когда султан улегся на сиденье скамьи, вытянул свои длинные ноги в просторных шароварах, скрестил лодыжки и положил голову ей на колени. Несколько мгновений она не то что читать — дышать не могла.
— Можете приступать! — скомандовал Фарук, высокомерно взмахнув рукой.
Поппи откашлялась. Возможно, такая ситуация — дело обычное, и султан всегда кладет голову на колени женщине, которая собирается ему почитать. Она судорожно вцепилась пальцами в обложку книги, приходя в ужас при мысли о том, что одна из ее рук может соскользнуть вниз, чтобы убрать густые черные как смоль локоны с его лба.
Каким-то образом книга открылась на последних строчках поэмы Кольриджа:
- Затем, что он воскормлен медом
- И млеком рая напоен.[4]
Нервный взгляд Поппи метнулся к корзине со сладкой выпечкой, стоявшей с другой стороны от нее.
— Не хотите отведать ктефы, пока я читаю, ваше величество? — предложила она. — Мне кажется, она еще теплая.
Фарук нахмурился, раздумывая над ее вопросом с таким видом, словно Поппи попросила его решить какую-то невероятно сложную математическую задачу, от которой зависело существование всей Вселенной.
— Кажется, да, — наконец сказал он. — Я бы отведал…
Сунув руку под алый платок, прикрывавший корзину, Поппи отломила щедрый кусок слоеного пирожного и протянула его султану. Взяв его из ее сладких пальцев, Фарук сунул ктефу себе в рот и стал с удовольствием жевать. А потом сделал то, чего Поппи от него никак не ожидала.
Султан Фарук ей улыбнулся.
На следующий день Кларинда лежала в шезлонге в одной из просторных комнат, расположенных в главном зале гарема. Пожилая женщина, у которой на подбородке было больше волос, чем в бороде Фарука, полировала ей ногти на ногах, когда в комнату вошла Поппи.
Вместо того чтобы обойти низкий столик, стоявший у нее на пути, Поппи с такой силой ударилась о него ногой, что Кларинда сочувственно поморщилась. Потирая ушибленную голень, Поппи захромала к оттоманке, обитой яркой парчой, которая стояла рядом с шезлонгом. Она плюхнулась не на середину оттоманки, а на ее край, отчего та так и подскочила в воздухе. Еще немного — и оттоманка непременно перевернулась бы, а Поппи оказалась бы на полу.
Кларинда уже решила, что столь странное поведение подруги вызвано какой-то неприятностью, поскольку выражение лица у Поппи было каким-то странным, но тут она заметила, что на нем чего-то не хватает.
— Господи, Поппи, где твои очки? — спросила Кларинда.
Казавшаяся еще более стеснительной, чем обычно, Поппи поднесла руку к переносице, словно ожидала нащупать их там.
— Не знаю, должно быть, я их где-то потеряла, — пробормотала она. — Ты же знаешь, какой пустоголовой гусыней я порой бываю. Боже мой, да сегодня утром я чуть не подожгла коробочку с рисовой пудрой, приняв ее за лампу!
— Вероятно, это случилось из-за того, что на тебе не было очков. — Не обращая внимания на недовольные восклицания пожилой женщины, Кларинда стала спускать ноги с края шезлонга. — Я с ума схожу от скуки, — промолвила она. — Почему ты не хочешь, чтобы я их поискала?
— Не-ет!!!
Удивившись столь бурной реакции подруги, Кларинда бросила на Поппи недоуменный взгляд.
Поппи, глаза которой еще мгновение назад были широко распахнуты от охватившей ее паники, быстро взяла себя в руки и примиряюще улыбнулась.
— Да нет, тебе ни к чему беспокоиться, — проговорила она. — И я уверена, что со временем они сами отыщутся — они всегда находятся. — Похоже, Поппи торопилась поскорее сменить тему разговора, поскольку, наклонившись к оттоманке, спросила: — Лучше скажи, капитан Берк уже составил какой-то план нашего спасения?
Кларинда снова откинулась на спинку шезлонга, за что была награждена беззубой улыбкой пожилой служанки. Зная, что Фарук не заставлял своих рабов учить английский, Кларинда могла спокойно разговаривать в ее присутствии.
Пожилая служанка вновь принялась полировать ее ногти на ногах, а Кларинда покачала головой:
— Мне удалось уговорить Фарука, чтобы он позволил мне ужинать с ними каждый вечер, однако мне приходится находиться под постоянным присмотром этого стервятника — его дяди. У Эша не было ни единой возможности не только передать мне записку, а даже сказать хоть что-то, кроме пустых банальностей.
67 
