У Джесс заплясали глаза.
– Вы ухитрились наделить это неформальное собеседование всеми предостережениями дельфийской пифии! – заметила она, улыбаясь. – Однако я понимаю. И, что еще важнее для вас, отказываюсь от своего права на присутствие адвоката на сегодняшней встрече.
– Тогда давайте расслабимся, насколько это возможно в данных обстоятельствах, – сказал Кармайн. – Кофе из «Мальволио», свежий каждые полчаса, со смесью молока и сливок в равной пропорции. Идет?
– Благодарю за вашу предупредительность, – ответила Джесс. – Вы не возражаете, если я время от времени буду закуривать?
Делия протянула руку назад и достала чистую стеклянную пепельницу, а сразу вслед за ней – шесть студийных портретов Женщин-теней.
– Ты узнаешь кого-нибудь из этих женщин, Джесс? – спросила она, ожидая неизбежного отрицания.
Но Джесс почти мгновенно ответила:
– О да!
– Ты их знаешь? – взвизгнула Делия.
– Конечно, – сказала Джесс, вынимая сигарету из пачки и закуривая. – Они все были моими пациентками.
Кармайн смотрел на доктора со смесью благоговейного ужаса и гнева на собственную откровенную глупость, помешавшую ему постичь, что может быть связь между группой женщин, проявляющих одинаковые симптомы, и психиатром, вероятно, их лечившим. Все они демонстрировали угнетенность настроения, типичную при клинической депрессии, однако детективу не пришло в голову опросить знаменитую группу холломанских психиатров. Даже если бы он не смог выманить Джесс Уэйнфлит из убежища, поскольку она явилась государственной служащей, она бы оказалась в фокусе их внимания. Фактически же она заинтересовала их исключительно как эксперт в другой области.
– Когда ты видела этих женщин, Джесс? – спросила Делия. – Ты видела их по отдельности или группой?
– По отдельности, – равнодушным голосом ответила та. – Каждая из них была моей пациенткой. – Она нахмурилась и посмотрела на Делию. – Я чего-то не понимаю? Я думала, меня пригласили, чтобы помочь вам разобраться в нейрохирургических вопросах, а не для того, чтобы опознавать людей.
– Так и есть, Джесс. Но то, что ты сказала, оказалось для нас грандиозным сюрпризом, – сказала Делия. – Никому в полиции Холломана никогда не приходило в голову, что эти шесть пропавших женщин были пациентками ХИ или Психушки. Если уж на то пошло, мы не думали, что там есть какие-то женщины-заключенные.
– Там их и нет, – решительно ответила Джесс. – Они были моими частными пациентками.
– Частными пациентками?!
– Да, конечно, мне разрешено лечить частных пациентов, – проговорила Джесс, явно удивленная. – Каждая из этих женщин была частной пациенткой. – Она рассмеялась, очевидно над их наивностью. – Все было оформлено законным образом и отражено в документах ХИ.
– Начиная с Марго Теннант в шестьдесят третьем году? – уточнил Кармайн.
– Совершенно верно.
– На протяжении какого срока у вас проходила лечение каждая женщина?
– Второе января соответствующего года, неукоснительно, – сказала Джесс. Говоря, она дотрагивалась до каждой фотографии. – Донна Вудроу в шестьдесят четвертом. Ребекка Зильберфайн в шестьдесят пятом. Мария Моррис в шестьдесят шестом. Джулия Белл-Саймонс в шестьдесят седьмом. Хелен Карба в шестьдесят восьмом. Она была последней.
– И каждый раз только второе января?
– Да. – Джесс немного подалась вперед, отхлебнула кофе, затем сложила руки на столе, ни капельки не выведенная из равновесия. – На самом деле я довольна, что вы рассказали мне о вашем расследовании, – у меня есть конкретные примеры, чтобы проиллюстрировать те процедуры, о которых вы хотите знать. Давайте возьмем вторую женщину, Донну Вудроу, что была в шестьдесят четвертом году. Ее направили ко мне, потому что она страдала трудно поддающимся лечению поведенческим расстройством, которое делало ее опасной и для себя, и для окружающих. Альтернативой для Донны было подвергнуться грубой двусторонней ампутации всех ее проводящих путей, ведущих к переднелобным долям. Либо Донна могла подвергнуться моей хирургии. Я считаю подобную ампутацию отвратительной. Она превращает неуправляемого маньяка в придурковатого, неуклюжего зомби – существо, лишенное самой души! Это необратимо, потому что мозговая ткань не восстанавливается. Так что никакое последующее выздоровление произойти не может. Эти бедные существа утрачивают свои человеческие качества. Так зачем это делается? Чтобы превратить неистовое, необузданное существо в растение, в недочеловека, лишенного души. Единственное, что я могу сказать положительного об этой операции, это что она сберегает штату деньги и людские ресурсы. Но, капитан и сержант, я твердо верю, что никто на земле не имеет права лишать человеческое существо души. Лучше смерть, чем такое.