— С какой целью?
— Чтобы снять с вас подозрение в убийстве или, напротив, сделать вас главным обвиняемым.
— Капитан Дельмонико, я с радостью приму участие в любом эксперименте, который поможет доказать мою невиновность. Действуйте.
— Это не страшно, — улыбнулся Кармайн, снимая крышку. — Дайте мне вашу правую руку ладонью вниз, пожалуйста, пальцы плотно не сжимайте.
Хантер сделал, как ему было сказано; глядя на размер его руки, в Кармайне затеплилась надежда. Он вытащил приспособление для инъекций.
— Мне нужно, чтобы вы чуть — чуть раздвинули пальцы, доктор, но держите руку ровно.
Кармайн расположил диск над просветом между указательным и средним пальцами, потом аккуратно, удостоверившись, что не зацепил кожу, просунул иглу в просвет, пока диск не лег на пальцы.
— Теперь сожмите пальцы, чтобы зажать иглу, которую я между ними вставил, — попросил Кармайн и повернул руку ладонью вверх. Конца иглы не было видно. — Держите пальцы крепко сжатыми, пока я смотрю, — продолжил он, проверяя щель между пальцами.
Вот! Кончик иглы был на три миллиметра короче, чем нужно, чтобы показаться снаружи.
— Хорошо, — сказал Кармайн. — Теперь мы проделаем то же самое с другой рукой.
В итоге кончик иглы едва показался между безымянным и мизинцем. «Недостаточно надежно», — подумал Кармайн.
— Спасибо вам, доктор. Можете идти домой. Милли еще здесь, и с ней мы тоже закончили. Отправляйтесь вместе.
Джим и Милли посмотрели друг на друга, но не стали говорить, пока не отъехали от управления на собственной машине.
— Какой ужасный день! — сказала она, не зная, с чего начать.
— Как давно ты приехала?
— В двенадцать.
Он усмехнулся, стараясь перевести все в шутку.
— На три часа позже — я выиграл, малыш.
— Мы — главные подозреваемые, Джим.
— Что ж, это было неизбежно, едва они узнали о нашем знакомстве с Джоном в Калифорнии. Мы — недостающее звено.
— Зная, что это не мы, тогда кто? — спросила она.
— Хотел бы знать. Кто бы ни был, полиция его еще не нашла, — спокойно ответил Джим. Его взгляд скользнул по Милли и вернулся к дороге. — Что ты им рассказала о влюбленности в тебя Джона тогда, в Калифорнии?
— Я попыталась объяснить им, как незначительно все это было, но так трудно что — то доказывать тем, кто не видел, как все обстояло на самом деле. — Она ласково сжала бедро мужа. — Хуже всего, что ты неправильно сказал время происходящего. Я буквально видела, как они навострили уши.
— О господи, разве? Насколько ошибся?
— Ничего страшного! — беззаботно ответила Милли. — Всего на шесть месяцев. Я постаралась объяснить, что для тебя это в порядке вещей, но они мне вряд ли поверили. Честно, Джим! За день до отъезда в Чикаго?
— Разве не так? Я думал, именно тогда, но с тех пор столько всего произошло.
— Как мы можем убедить их, что та ситуация не стала для нас концом света? — спросила она.
— Не позволяй сомнениям терзать себя, дорогая. Рано или поздно все прояснится и их подозрения развеются. Есть большая разница между подозрениями и доказательствами, а мы — непричастны.
— Это Давина Танбалл! — воскликнула Милли.
— Может быть, — согласился Джим. — Джон Холл представлял угрозу для ее драгоценного Алексиса, а Тинкерман — для дальнейшего процветания. Даже когда Джон сказал ей и Максу, что не претендует на наследство Танбаллов, он мог соврать. К тому же у Давины сомнительное прошлое.
— Откуда ты знаешь? — с любопытством спросила Милли.
— Однажды, когда книга была еще в рукописном варианте, она выпила слишком много шампанского и сказала некоторые вещи, которые говорить не следовало.
Среда, 8 января 1969 года
Уже почти светало, когда Лиам Коннор припарковался вторым рядом на улице в Квинсе, недалеко от аэропорта имени Джона Кеннеди. Преодолев пять ступенек, ведущих к бледно — голубой двери, он нашел табличку с именем К. В. Престон и нажал на звонок. Все шло по плану; замок щелкнул, дверь открылась, но Лиаму не пришлось заходить внутрь. Его источник информации сам вышел на улицу, одевшись потеплее для зимней поездки в Коннектикут.
— Так холодно, что уши можно отморозить, — пожаловался мистер К. В. Престон и сел на пассажирское сиденье, нащупывая ремень безопасности. Это подсказало Лиаму, что тот редко ездит на машинах; защитники использования ремня безопасности переживали непростые времена, пытаясь убедить население пристегиваться, а полицейские были самыми злостными нарушителями — своим ограничивающим действием ремень им напоминал наручники.