57 
— Позвольте не согласиться с вами, Женевьева. Для нас всех эта ситуация была весьма затруднительной.
— Бедная старушка Заноза! Это и впрямь было несправедливо. Она так не хотела уезжать. И вам бы тоже не захотелось.
— Нет, не захотелось бы. Я очень заинтересована в работе…
— И в нашей семье?
— Конечно, я надеюсь, что вы будете говорить по-английски более бегло, чем сейчас.
Потом я смягчилась и добавила:
— Нет, мне ни за что не хотелось бы покидать вас, Женевьева.
Она улыбнулась, но тотчас же на ее лице появилось недоброе выражение. «И моего отца тоже, — .сказала она. — Но я не думаю, что теперь он будет особенно обращать на вас внимание, мисс. Вы заметили, как он смотрел на нее?»
— На кого?
— Вы знаете, о ком я говорю. Мадемуазель де ла Монелль, разумеется. А она красавица.
Она поехала дальше, поглядывая на меня через плечо и хохоча.
Я тронула Голубку, и она пошла галопом. Женевьева ехала рядом.
Прелестное лицо мадемуазель де ла Монелль не выходило у меня из головы, и мы обе, Женевьева и я, на обратном пути не проронили ни слова.
На следующий день, направляясь в галерею, я лицом к лицу столкнулась с графом. Я считала, что он занят гостями и просто поздоровается и пройдет мимо, но, как ни странно, он задержался.
— Каковы успехи моей дочери в английском?
— Она способная ученица. Я думаю, вы будете довольны.
— Я знал, что из вас получится отменная учительница.
— Неужели я так похожа на гувернантку? Ей просто помогает ее заинтересованность. Теперь она гораздо счастливее, чем раньше.
— Счастливее?
— А разве вы не заметили?
Он покачал головой.
— Я верю вам на слово.
— У молодых людей в столь юном возрасте часто возникает желание что-то разрушить, сломать... иногда совершенно беспричинно. Вы со мной согласны?
— Вы, как всегда, правы.
— Мне кажется, она глубоко переживает потерю матери, ей не хватает развлечений, общения, которые есть у многих детей.
Ни один мускул на его лице не дрогнул при упоминании о покойной жене.
— Развлечений, мадемуазель Лоусон? — повторил он.
— Она рассказывала мне, как они ставили свои ботинки около камина в рождественский вечер... как мне показалось, с большой тоской.
— Разве она не слишком взрослая для таких забав?
— В таких случаях никто не бывает слишком взрослым.
— Вы меня поражаете.
— Это прекрасная традиция, — настаивала я. — Мы решили, что на это Рождество мы ее вспомним и... может быть, вас удивит моя самонадеянность, но...
— Я уже перестал вам удивляться.
— Я подумала, что вы могли бы положить свой подарок вместе с остальными. Она будет в восторге.
— Вы считаете, что если моя дочь найдет свой подарок в ботинке, а не, скажем, получит его за обеденным столом, она уже не станет проказничать.
Я вздохнула:
— Господин граф, я вижу, что действительно была самонадеянна. Извините.
Я быстро прошла мимо него, и он даже не пытался задержать меня.
Работа в галерее у меня не шла. Я была слишком обеспокоена. Два образа занимали мои мысли: гордый, ни в чем не повинный человек, бросающий вызов миру и... бездушный убийца.
Какой из них настоящий? Если бы я знала! Но какое это ко мне имеет отношение? Меня должны заботить только картины, а не их владелец.
В Рождественский вечер мы все пошли к вечерней службе в старую церковь Гейяра. Граф сидел на первой из скамей, отведенных в церкви для семьи, живущей в замке; рядом с ним сидела Женевьева, а остальные гости позади них. Еще дальше сидели я и Нуну; и поскольку присутствовали все слуги, скамьи, отведенные для обитателей замка, были заполнены.
Я заметила Бастидов, одетых по-праздничному: мадам Бастид в черном, а Габриэль в сером, что было ей очень к лицу. С ней был молодой человек, которого я иногда видела на винограднике; это был Жак, который был вместе с Арманом Бастидом во время того несчастного случая — я узнала его по шраму на левой щеке.
Непоседливые Ив и Марго не могли стоять на месте; без сомнения, Марго теперь вместо часов считала минуты.
Я видела, что Женевьева смотрит на них, и догадалась, что ей хотелось пойти в гости к Бастидам, и вовсе не в замок, и принять участие в веселье, которое могут придать Рождеству только дети.
Я была рада тому, что объявила Женевьеве, что собираюсь поставить свои ботинки у камина в классной комнате, и предложила ей сделать то же самое. Это будет маленький спокойный, по сравнению с бурным оживлением рождественского утра у камина Бастидов, праздник, но все же это лучше, чем ничего; и меня поразило воодушевление Женевьевы. В конце концов, она не привыкла к большой семье; и когда была жива ее мать, их, видимо, было трое — Женевьева, Франсуаза, Нуну и, может быть, гувернантка. А как же граф? Наверное, когда жена была жива, а дочь была маленькой, он тоже соблюдал рождественские традиции.
57 
