Особенно,... 
67 
— Он бредил.
— С ним это часто бывает. В конце концов, он очень стар.
— Нам не нужно было приезжать.
— Папа тоже так говорит.
— Вы хотите сказать, он это вам запрещает?
— Не совсем, ведь ему не говорят, когда я хожу сюда. Но если бы он знал, он бы запретил.
— Но почему...
— Дедушка — отец моей матери. Из-за этого папа не любит его. В конце концов, он же не любил мою мать!
Когда мы ехали обратно в замок, я сказала Женевьеве:
— Он принял меня за кого-то еще. Несколько раз он назвал меня Онориной.
— Так звали мою бабушку.
— Казалось, он... боялся ее.
Женевьева задумалась — Не могу поверить, чтобы мой дед кого-то боялся.
Внезапно мне в голову пришла мысль, что наша жизнь в замке была каким-то таинственным образом связана с теми, кто покоился в могиле.
Разумеется, я не удержалась, чтобы не поговорить с Нуну о своем посещении Каррфура.
Она покачала головой.
— Женевьеве не следовало туда ездить.
— Но ведь в Новый год принято навещать стариков.
— То, что хорошо для одних семей, негодно для других.
— В этой семье обычаи не особенно соблюдаются, — заметила я.
— Обычаи нужны для бедняков. Они придают их жизни смысл.
— Я считаю, они в равной степени приносят удовольствие и богатым и бедным. Но все же лучше бы мы не ездили. Дед Женевьевы бредил. Поверьте, это не очень приятно.
— Мадемуазель Женевьеве нужно было дождаться приглашения. Ей не стоит навещать деда без предупреждения.
— Должно быть, раньше он был совсем другим... я хочу сказать, когда Франсуаза была маленькой.
— Он всегда был суровым человеком. И к себе, и к другим. Ему следовало пойти в монахи.
— Наверное, он и хотел это сделать. Я видела комнату, похожую на келью, и думаю, он провел там не одну ночь.
Нуну опять кивнула.
— Такому человеку не следовало жениться, — произнесла она. — Но Франсуаза не знала о том, что происходило. Я старалась внушить ей, что так и должно быть...
— Что происходило? — спросила я. Она быстро взглянула на меня.
— Он был не очень ласковым отцом. Он хотел, чтобы дом походил на... монастырь.
— А ее мать... Онорина?
Нуну отвернулась.
— Она была не слишком крепкого здоровья.
— Да, — сказала я, — у бедной Франсуазы было не слишком счастливое детство... отец — фанатик и больная мать.
— Тем не менее, она была счастлива, уверяю вас.
— Да, когда она пишет о своих вышивках и уроках музыки, кажется, что она счастлива... Когда ее мать умерла...
— Что? — резко спросила Нуну.
— Она горевала?
Нуну встала и вынула из ящика еще один дневник.
— Прочтите, — сказала она.
Я раскрыла тетрадь. Она ходила на прогулку, был урок музыки; она закончила вышивать покров для алтаря; уроки с гувернанткой. — Обычная жизнь обыкновенной девочки.
И вдруг эта странная запись:
«Сегодня утром в классную комнату пришел пана, мы занимались историей. Он был очень печален и сказал: «У меня для тебя известие, Франсуаза. У тебя теперь нет матери!» Я почувствовала, что должна плакать, но не могла. А папа смотрел на меня печально и строго. «Твоя мать долго болела и никогда бы не выздоровела. Это ответ Господа на наши молитвы». Я сказала, что не молилась за то, чтобы она умерла; а он ответил, что пути господни неисповедимы. Мы молились за мать, и этот исход был счастливым. «Теперь она обрела покой», — сказал он. И вышел из классной комнаты».
«Папа сидел в ее комнате два дня и две ночи. Он не выходил, а я пришла, чтобы отдать печальный долг покойной. Я долго стояла на коленях у постели и горько плакала. Я думала, что это потому, что мама умерла, но на самом деле потому, что было больно коленям и мне там не нравилось. Папа все время молится, и все об отпущении своих грехов. Я испугалась, потому что, если он так грешен, что тогда будет с нами, кто далеко не так усердно молится?»
«Мама лежит в гробу в ночной сорочке. Папа говорит, что теперь она обрела покой. Все слуги приходили, чтобы попрощаться с ней. Папа все время там и молится об отпущении грехов».
«Сегодня были похороны. Величественное зрелище. Лошади в плюмаже и траурной сбруе. Я шла с папой во главе процессии в черном платье, которое Нуну дошивала всю ночь, и с черной вуалью на лице. Когда мы вышли из церкви и встали у катафалка, а священник говорил всем, что мама была святой, я заплакала. Ведь это ужасно, что такой хороший человек должен умирать».
67 
