Я мог бы и возразить ему, но промолчал, мысленно добавив слова мистера Тинклера к перечню полученных мной оскорблений и обид.
– Это все, что у нас есть, мистер Тинклер, – вздохнув, ответил капитан. – Или вы хотите получить сегодня побольше, а завтра ничего? И послезавтра тоже? Вы этого от меня ждете?
Услышав такие слова, бывший умалишенный встал, медленно протянул перед собой руки и стиснул кулаки – не для того чтобы наброситься на капитана, но чтобы гневно помахать ими вверх-вниз.
– Завтра будет завтра, – заявил он, как будто в этом кто-нибудь сомневался. – Может, нам не стоит о нем заботиться?
– Стоит, – покачал головой капитан.
– Но я хочу есть! – возопил мистер Тинклер. – Я умираю от голода! Вот, смотрите, – прибавил он и приподнял подол своей рубашки, чтобы показать выпирающие ребра; я мог бы, проведя по ним чайной ложкой, породить гармоничные созвучия. – Кожа да кости!
– Мы все обратились в кожу да кости, сэр! – воскликнул капитан. – И останемся такими, пока не обретем спасение. Это цена, которую мы платим за преступления наших былых товарищей.
– Вы хотели сказать, цена за глупость, которую мы совершили, присоединившись к вам! – провизжал, окончательно разъярившись, мистер Тинклер и обернулся к нам, лицо его было бледным от недуга и багровым от гнева, если вы можете себе такое представить. Впрочем, обернулся он к аудитории неучастливой, ибо никому из нас слушать его болтовню не хотелось. – Что скажете, моряки? – крикнул он. – Мы терпим лишения. Голодаем. А там… – Он повернулся к запертой на замок корзине, которая всегда стояла рядом с капитаном. Ключ от замка висел у мистера Блая на шее. – Там еда! Еда, которой капитан делится, когда и если захочет. А кто дал ему такое право? Почему мы миримся с этим?
Тут уж капитан вскочил со своего места на носу, вмиг оказался рядом с мистером Тинклером и занес для удара руку; в глазах его блеснуло безумие, и я испугался, что кончится все очень плохо.
– Сядьте на место, сэр! – взревел он столь громко, что его, наверное, и мистер Кристиан услышал. – И не смейте говорить со мной так, вам ясно? Хватит с нас и одного бунта! Кто дал мне такое право? – спрашиваете вы. Король, сэр! Его дал король, и только он может отнять.
Мистер Тинклер зажмурился и простоял перед капитаном пять, шесть, семь секунд, – никто не мог сказать, нападет он сейчас на мистера Блая или нет. Я видел, что мистер Фрейер с мистером Эльфинстоуном готовы, если положение станет неприемлемым, броситься капитану на помощь и только повода ждут. Я и сам привстал с банки, намереваясь защитить мистера Блая, но попусту: властного взгляда его хватило, чтобы по лицу Тинклера пробежали, сменяя друг друга, выражения боли, потрясения, голода, безумия, а затем он упал на дно баркаса и зарыдал, точно девица. Капитан еще раз поднял руку – намереваясь коснуться его плеча, так я решил, – но передумал и вернулся на свое место.
– Вы будете есть, когда я скажу! И есть то, что я дам. Вы знаете, я съедаю не больше, чем каждый из вас. Мы выживем, слышите? Мы все это переживем! И вы будете подчиняться мне!
Команда одобрительно забормотала, но, по правде сказать, все мы были даже наполовину не теми, что прежде, и сцены, подобные только что разыгравшейся, не могли примирить нас с однообразием нашего плавания и ужасом нашей новой жизни. Сцена завершилась, и мы вернулись к исполнению наших обязанностей, забыв о ней, хоть и не могли забыть о том, что столь прогневало Роберта Тинклера.
Нас, всех и каждого, включая капитана, терзал голод.
День 20: 17 мая
Мне приснилось, что наш маленький баркас совершил невозможное и доплыл до гавани Спитхеда. И кого же я увидел на берегу, едва мы к нему подошли? – подбоченившегося мистера Льюиса с самой его злобной рожей. А ступив на берег, я не получил причитающихся герою приветствий, нет, мистер Льюис увел меня в свое заведение и там примерно покарал на глазах у моих братьев.
Тут я проснулся от собственного крика.
Время, когда кто-то из нас кричал или взвизгивал во сне так громко, что будил остальных, давно миновало; теперь нас мало заботили тревоги и потрясения наших товарищей. Лежа на дне баркаса, чувствуя, как волны поднимают и опускают его, орошая брызгами мое лицо, я гадал – вправду мистер Льюис ждет, когда я вернусь, или успел забыть о моем существовании.
Воспоминания о нашей первой встрече у меня сохранились лишь смутные. Мне было года четыре, от силы пять, жил я чем Бог пошлет, питался объедками, если их находил, и как-то под вечер он шел мимо меня по улице и я протянул к нему руку – вдруг подаст что-нибудь. Он миновал меня, не сказав ни слова, но, сделав несколько шагов, остановился и миг-другой простоял неподвижно. Я смотрел на него, гадая, не передумал ли он, не сунет ли руку в карман, не по даст ли мне пару фартингов, но он вместо того обернулся, окинул меня взглядом, улыбнулся и подошел ко мне.