Я нахмурился, пытаясь сообразить, что могли означать эти слова, но тут смысл их дошел до меня, заставив изумленно округлить глаза.
– Мистер Зелес! – воскликнул я, ибо передо мной и вправду сидел тот самый французский джентльмен, чьи часы я украл многие годы назад, тот, кто дал себе труд спасти меня от тюрьмы и доставить на палубу «Баунти».
– Маттье, прошу вас, – улыбнулся он.
– Поверить не могу, – покачав головой, сказал я и прибавил, поскольку хоть Маттье Зелесу и должен был идти восьмой десяток, но больше пятидесяти с чем-то дать ему было трудно: – Годы были добры к вам.
– Мне довольно часто случается слышать это, – ответил он. – Впрочем, я стараюсь на сей счет не задумываться. Не стоит искушать судьбу – таков мой девиз.
– И вы здесь, – все еще изумленный, сказал я. – Присутствовали на…
– Похоронах адмирала Блая? Да, я был на задах церкви. Заметил вас, когда вы уходили, и мне захотелось поздороваться с вами. Столько лет прошло.
– Ваша правда, – согласился я. – Очень приятно вас видеть. Вы живете в Лондоне?
– Нет, разъезжаю понемногу, – ответил он. – У меня немало интересов по всему свету. Должен сказать, однако, что, увидев вас, я обрадовался. Я с большим вниманием следил за вашей карьерой.
– Благодарить за нее мне следует двоих, – сказал я. – Прежде всего вас, пославшего меня на борт того корабля, а затем Вильяма, который сделал меня своим протеже.
– Стало быть, вы все эти годы оставались друзьями?
– О да, – ответил я. – Возвратившись в Англию, мистер Зелес… Маттье… я не знал, куда мне податься. Подумывал продолжить прежнюю мою жизнь в Портсмуте, однако там ничто больше меня не держало. А капитан, получив оправдание и повышение в чине, предложил мне стать палубным матросом в его следующей команде.
– Так пережитые вами приключения не настроили вас против моря?
– Мне казалось, что настроили, – признался я. – За те сорок восемь дней в баркасе я не один раз клялся, что если выживу, то даже в ванну больше не полезу, не то что в море. Но возможно, те испытания изменили меня к лучшему. Вильям сделал предложение, я подумал-подумал и принял его, а потом…
– Остальное, как принято говорить, история.
– Под началом Вильяма мне довелось послужить только раз, – счел нужным подчеркнуть я. – В его следующем плавании. Дальше я пробивался сам. Мне повезло, у меня обнаружился талант картографа, а с ним прирожденное, я полагаю, понимание моря. Я трудился и поднимался наверх. И опомниться не успел, как стал помощником штурмана, а после и штурманом.
– Теперь же вы капитан, – сказал мистер Зелес с ноткой гордости в голосе. – Но, если верить слухам, на этом карьера ваша не закончится, нет?
– О слухах мне ничего не известно, сэр, – ответил я и немного покраснел, хоть и готов был признать, что честолюбие мое полностью удовлетворено еще не было. – Такие решения принимаются людьми, которые стоят выше меня.
– И оно будет принято, друг мой, – уверенно пообещал мистер Зелес. – Не сомневаюсь. Я и вправду горжусь вами, Джон Джейкоб.
Я улыбнулся:
– Приятно слышать. Но, думаю, не так сильно, как гордился мной Вильям. В день, когда я отправился в Адмиралтейство за капитанским патентом, он сопровождал меня. После мы отобедали в компании друзей, и Вильям провозглашал тосты и очень хорошо отзывался обо мне, страшно меня этим растрогав. Говорил о преданности. О долге. О чести. О чертах характера, которые, думается мне, определили его собственную жизнь.
Когда я вспоминал тот счастливый вечер и все сказанное обо мне Вильямом, мои глаза неизменно наполнялись слезами. Случилось это и сейчас.
– Полагаю, он считал вас своим сыном, – сказал мистер Зелес.
– Возможно, – согласился я. – Во всяком случае, чем-то вроде того. Я знаю, что никогда его не забуду.
– А остров? Таити. Вы о нем часто думаете?
– Мы называли этот остров Отэити, Маттье, – поправил его я. – Да, я часто думаю о нем. О моряках, которых мы там оставили. О мятежниках, которых так и не удалось отыскать. Хотя злости на них я больше не держу. То были странные дни. И люди в том климате вели себя странно. Если во мне и сохранилась какая-то враждебность, то лишь к Флетчеру Кристиану.
– А, – сказал мистер Зелес и задумчиво покивал. – Конечно. К настоящему негодяю во всей этой истории.
– К худшему из всех негодяев.
– Вы полагаете, таким его и запомнят?
Я приподнял брови:
– Ну конечно. Разве он не обратился против своего капитана? Не захватил корабль, ему не принадлежавший? Не нарушил должностную присягу?